Но полицейский не дал ему это сделать. Он довольно бесцеремонно ухватил комиссара за локоть и придержал руку.
— Не дурите, комиссар. Иначе я буду вынужден принять меры.
— А-а, демоны Игура, — выругался комиссар и, нервно стряхнув руку полицейского со своего локтя, повернулся к «мажору» и свирепо прорычал: — Даже и не думай, что тебе удастся выйти сухим из воды, слизняк. Если понадобится, я дойду до этого сраного Государя и заставлю его вернуть твою задницу туда, где ей и место — на электрический стул. Понял?!
И побледневший как полотно «мажор», будто кролик, загипнотизированный удавом, медленно кивнул. Но в этот момент вновь послышался голос отца Дитера.
— Что ж, я думаю, на данный момент мы разобрались со всеми насущными вопросами, так что мои послушники могут вновь отправляться на свекольное поле, — и он коротким кивком отпустил всех четверых, в том числе и Ирайра.
Комиссар до самого конца, до того момента, как съежившаяся после всего произошедшего фигура «мажора» скрылась за оливковыми деревьями, провожал его мрачным взглядом, а затем вздохнул и уже направился в сторону ворот, когда его вдруг остановил негромкий голос отца Дитера:
— Комиссар…
— Ну что вам еще? — недовольно буркнул тот.
— Он этого не делал, — спокойно произнес отец Дитер.
— Чего? — не спросил, а как-то презрительно выплюнул вопрос комиссар.
— И вот что я вам скажу в подтверждение своих слов, — не обратив никакого внимания на тон комиссара, продолжил преподобный. — Я знаю, что есть некто, кого вы разыскиваете вот уже десять лет. Будьте внимательны, вы встретитесь с этим лицом в течение следующих трех дней. И когда это произойдет, подумайте: если оказалось, что я знал о том, чего пока не случилось, то, может быть, я действительно знаю и что-то о том, что уже произошло?
— Что-то я не пойму, чего вы несете, — досадливо скривился комиссар, — хотите что-то сказать, говорите прямо.
Но отец Дитер лишь покачал головой, как бы говоря, что все необходимое уже сказано, после чего повернулся и двинулся прочь от приехавших…
Со своими грядками Ирайр покончил вместе с остальными. Беседа с преподобным оказалась не слишком-то и длинной. Но помогла — он внезапно осознал, что думает обо всем происходящем с ними совсем не так, как следовало. Ему в голову приходил обычный вопрос «за что?», а следовало бы спросить «для чего?» Для чего они так с ними поступают? И еще Ирайр внезапно осознал, что если бы не этот ход, перенос размышлений с его самого, с его бытовых неудобств, терзаний и дискомфорта на такие же неудобства, терзания и дискомфорт других, тех, кто вроде как рядом, но все-таки не он, Ирайр, то он до сих пор даже не начал бы хоть как-то понимать происходящее. И это явно был еще один урок. Да что там… до него только сейчас стало доходить, что все, что они делали до сих пор, даже это тупое окучивание свеклы — было уроком, слегка поколебавшим привычное понимание мира, которое считали единственно возможным. А ведь он уже знал, что мир устроен совершенно не так, как ему казалось, но знание это было каким-то далеким, абстрактным, сокрытым внутри философских построений. И вот тебе на, всей твоей высокомерной, презрительной мордой — в собственную мочу. А еще и мотыгу в руки и на свекольное поле. Ты думал, что такое не может с тобой случиться, потому что в той иллюзии мира, в которой ты жил (а ведь мы всегда живем не в мире, а в нашем представлении о нем), такое невозможно никогда. Значит, твой мир рухнул — добро пожаловать в другой, в котором ты еще никогда не был. И потому готовься вновь садиться за парту.
