хотя она доставляла радость множеству гостей – знатным и низкого рода, верзилам и коротышкам, толстым и худым, коим она давно потеряла счет, она никогда ничего подобного не испытывала. Для нее эта ночь была воплощением подлинного искусства любви. Она безвольно лежала на кровати – шпильки выпали, и волосы разметались по изголовью. Но студент еще не раз вдохновлялся, снова и снова подминал ее под себя и довел до того состояния, что казалось, душа ее наполовину уже отлетела к небесам, а сама она погрузилась в нирвану. Закрыв глаза, она охала и ахала, стонала и восторгалась. Не сдержав чувств, она воскликнула:
– Старший брат! Поскорей убей свою рабыню!
В тот миг ей показалось, что над ней пронеслось само сияние весны и серебряная волна накрыла ее. Внутри нее что-то клокотало и бурлило. Студент готов был оставить эту забаву, которая была уже не по силам Мяонян, но она вновь и вновь засовывала его нефритовую плоть в себя и замирала душой, когда сердечко цветка скрещивалось с головкой удилища. Поистине если и существует кем-то написанная история любовных утех, то подобного наверняка никто еще не испытывал!
– Потомок заячьего племени![16] – воскликнула Мяонян. – Из всех, с кем я делила ложе, ты один такой! Вытащи-ка свое орудие и дай взглянуть! Наконец-то встретила я человека себе по сердцу. Скажи честно, не у волов ли ты обучился своему ремеслу? Студент рассмеялся:
– Дорогуша, готов вытащить его из тебя, чтобы ты могла им полюбоваться. Но только с одним условием: ты возгласишь хвалу тому господинчику, который доставил тебе столько радости.
– Ах ты, колесничий! Не затем ли ты уселся на меня со всем своим снаряжением, чтобы ездить и ездить по мне? Господин студент давно убедил меня, что то наилучшее, что принадлежит ему, поистине наидрагоценнейшая вещь на свете. И я – обладательница оного сокровища!
Студент прильнул к певичке тубами и прошептал:
– Сейчас я вытащу из тебя этот посох, подобный нефриту! Но едва твои очи узреют его великолепие, тотчас уписаешься!
Последнее замечание уже не имело смысла, так как певичка и так была точно орошена теплым дождем. Похоже, в росе любви искупалась. Мяонян погладила его жезл и в любовном восторге воскликнула:
– Добрая в деле вещь! И в сравнении с прошлым разом много мощнее. Неудивительно, что я чуть не померла. Скорее поместите его туда, где он только что пребывал. Кажется, мое второе «я» снова испытывает голод и жажду.
Студент вновь утонул в Мяонян. Он принялся резвиться и толочь пестом в этой ненасытной ступке. Но вот его подхватила горячая волна чувственной радости, и он почувствовал себя на грани блаженства. Когда Мяонян выругалась, он понял, что она в высшей степени ублаготворена. Ее изумительное по красоте тело и ягодицы вздрагивали и раскачивались, а он продолжал делать свое дело. Втыкаясь в нее, он нечленораздельно рычал и под конец стал всаживать в нее так, как если бы нанизывал на нитку жемчуг. У него пересохло в горле, а то, что находилось ниже живота, пылало, как раскаленное железо. Он был на грани – «вот-вот теплый дождь прольется из туч». И тогда он спустил тетиву и излился многими ручьями, до краев залив лоно влагой любви. Мяонян прилипла к нему, закинув ноги за поясницу. Ее сознание то угасало в ней, то прояснялось.
