Современные психиатры полагают вообще, что фанатики социализма, составляющие авангард, принадлежат к особому типу преступников, которых они называют прирожденными преступниками. Но такое определение уж очень поверхностно и чаще всего совершенно неправильно, так как охватывает разные классы людей, из которых большая часть не имеет никакой родственной связи с настоящими преступниками. Что среди распространителей новой веры встречаются люди преступного типа — в этом нет сомнения, но большинство преступников, выдающих себя за социалистов-анархистов, делает это только для того, чтобы придать обыкновенным преступлениям политическую окраску. Истинные проповедники могут совершать деяния, которые справедливо признаются законом преступными, но которые с психологической точки зрения не заключают в себе ничего преступного. Деяния эти совершаются не только без всякого личного интереса, составляющего существенный признак настоящего преступления, но чаще всего они даже прямо противоположны самым очевидным их интересам. Проповедники эти представляют собой первобытные и мистические умы, совершенно не способные рассуждать, поглощенные религиозным чувством, которое заглушило у них всякую мыслительную способность. Они действительно очень опасны, и общество, не желающее быть разрушенным ими, должно старательно их удалять из своей среды. Но умственное их состояние гораздо более подлежит ведению психиатра, чем криминалиста.
История полна их подвигами, так как они представляют собой особый психологический тип, существовавший во все времена.
Чезаре Ломброзо>1 говорит: «Душевнобольные с альтруистическими наклонностями появлялись во все времена, даже в эпоху варварства, но тогда пищу свою они находили в религиях. Позднее они бросились в политические партии и антимонархические заговоры своей эпохи. Сперва это были крестоносцы, потом бунтовщики, потом странствующие рыцари, потом мученики за веру или за безбожие.
В наше время, и особенно в латинской расе, как только появится такой фанатик-альтруист, он тут же находит возможную пищу для своих страстей на социальной и экономической почве.
И на этой почве свободное поле энтузиазму фанатиков почти всегда открывают самые спорные и наименее верные идеи. Вы найдете сто фанатиков для решения богословского или метафизического вопроса и не найдете ни одного для решения геометрической задачи. Чем страннее и безрассуднее идея, тем большее число душевнобольных и истеричных людей она увлекает, особенно из среды политических партий, где каждый частный успех обращается в публичную неудачу или торжество, и эта идея поддерживает фанатиков в течение всей их жизни и служит им компенсацией за жизнь, которую они теряют, или за переносимые ими муки».
