– Прости, Диана, забудь. Я ничего тебе не говорил. Я сделал ошибку. Мне показалось, что ты именно такой человек, к кому можно обратиться с подобным предложением. Прошу прощения.
– Что ты имеешь в виду под «именно таким человеком»?
– Ну, жаждущим новых впечатлений, новых ощущений. Человек, которому хочется… расширить границы своего познания. (Голова Дианы удобно легла на мое плечо, видимо, чтобы не встретиться со мной глазами.) Человек, который смотрит неординарно на все вокруг и который сам неординарен во всяких вещах…
– Морис, разве я говорила, что меня не интересуют новые ощущения? Просто мне безумно захотелось узнать, откуда у тебя подобные желания. Разве не об этом я спросила тебя?
– Виноват, да, об этом. Ну конечно лее. И знаешь, у нас было бы по-другому, не как в том случае с двумя парнями. Я делаю с тобой то, что тебе нравится, разве нет? (Здесь я провел короткую демонстрацию кое-каких вещей из того, о чем шла речь.) Разве не так, любимая?
– Да, дорогой. То, что мне нравится.
– Кстати, Джойс считает тебя самым удивительным созданием среди всех, кого она…
– Правда? Что она говорила обо мне?
– Ну, говорила, что она начинает понимать, в чем притягательность лесбиянства, когда смотрит на тебя, и ей очень хотелось бы удостовериться в материальности твоей фигуры, и все такое прочее. Так что, понимаешь, Диана, ты была бы просто-таки в центре внимания. В конце концов, Джойс и я, у нас это стало делом обыденным… Дорогая, ты понимаешь, что я хочу сказать, но с тобой мы оба…
– Ты делился с ней своими планами?
– Еще нет.
– И не делай этого, пока мы еще раз не поговорим на эту тему. Морис…
– Да?
– Что еще Джойс говорила обо мне?
Я выложил еще несколько выдумок и преувеличений: мол, Джойс, конечно же, восхищалась внешним видом Дианы, но если в ее восхищении и имелся амурный элемент, я был об этом в неведении. Все, что я говорил, не оставляло особого следа в памяти, но оказывало ощутимое воздействие. Диана задышала глубже и одновременно стала напрягать и расслаблять плечи. Я вошел в нее.
Чуть позже, полностью одевшись и чувствуя от этого приятное облегчение, что характерно для всех ситуаций, связанных с супружеской изменой, я подчинился приказанию Дианы исчезнуть куда-нибудь минут на пять и выбрался из ложбинки, которую, как теперь выяснилось, я до этого момента не воспринимал как реальность в полном смысле этого слова. Даже сетчатый узор травинок, отпечатавшийся на моих руках и коленных чашечках (замеченный мною, когда я одевался), не был напоминанием о том, что мы и в самом деле лежали на траве, среди травы; и все, окружавшее овраг – колючие кусты, песчаные и каменистые склоны земляного вала и деревья за валом, – было до сего момента на грани небытия. Теперь же все это, освещенное более тусклым светом облачного неба, стало на свои места. Я зашагал легкой походкой по проселку в сторону леса. Воздух был густым и душным, не было и намека на ветер. Прошагав ярдов сто, я свернул в направлении асфальтовой дороги, во-первых, чтобы помочиться, и, во-вторых, чтобы определить – неспешно, без какой-либо суеты – свое местонахождение по отношению к гостинице. Я направился по гребню холма, огибая особо лесистые участки, заросшие главным образом дубами и ясенями с вкраплениями падуба, ореха и бузины; я рассудил, что это та самая роща, которая видна из окон гостиницы; впервые я забрел так далеко от дома.
