– Морис, тебе не кажется, что нам пора назвать некоторые вещи своими именами?
Я мог только гадать: что за некоторые вещи, какие еще вещи? – и мой ответ прозвучал, наверное, глупо:
– Слушай, давай забудем о всех проблемах – хотя бы на время.
– Но, Морис, ты не понимаешь, что значит «забудем». Нельзя забыть сразу обо всем на свете.
В каком-то смысле я и сам сознавал, по крайней мере до этого момента, и потом тоже буду помнить, что забываться полностью нельзя, но в тот миг ее реплики было недостаточно, чтобы вернуть меня оттуда, куда я уже зашел. Меня сдерживало только смутное, но очень ощутимое осознание другого факта: Диана еще не сказала своего слова (точнее, не высказала своего желания) и пока ничто не заставило ее отбросить это рыночное преимущество продавца над покупателем (и не возвращаться к нему как можно дольше), – и пусть лучше так и будет пока, пусть она демонстрирует свое преимущество сейчас, а не тогда, когда я уложу ее на спину. Подыгрывание ей, пусть даже оно и вызовет впоследствии досаду на самого себя, ускорит, возможно, движение Дианы мне навстречу или, по крайней мере, сократит промежутки между отдельными участками этого встречного движения. Ладно, попытка – не пытка.
– Согласен, ты права, – сказал я, выпуская ее из объятий, взял ее крепко за руку и посмотрел озабоченно мимо нее на кусты. – Мы оба взрослые люди. Нельзя кидаться в омут с закрытыми глазами.
– Морис…
– Что? – проговорил я хриплым голосом, демонстрируя свое истерзанное чувство.
– Морис, ты вдруг стал совсем другим, почему? Сначала ты изо всех сил соблазняешь меня, затем отступаешь, говоришь, что нам надо быть осмотрительными в своих поступках. Ты передумал, я правильно понимаю?
– Нет, – поспешил ответить я. – Конечно нет, только ты сказала сейчас, что надо назвать вещи своими именами, и это напомнило мне кое о чем…
– Но ты уверен, что тебе действительно хочется этого? – В ее тоне сквозила подозрительность, и я понял вдруг: будет крупной ошибкой считать, что те, кто имеет привычку говорить неискренне, городить ерунду и привлекать к себе особое внимание, сами не способны распознать в других людях те же наклонности. И когда она продолжила: – Знаешь, все это звучит так забавно, когда исходит от тебя… – я сразу уловил суть дела: говорить глупости сегодня будет прерогативой Дианы.
– Мне вообще-то… – пробормотал я и повертел в воздухе свободной рукой. – Просто я…
– Морис, – сказала она, снова чувствуя себя непринужденно и озаряя меня взглядом широко распахнутых карих глаз, – разве правильно, когда человек ставит свое личное удовольствие выше всего остального, выше счастья других людей?
