- Во время паузы, длившейся не дольше этой, я успел заметить, что выражение лица дипломатического лица меняется в мою пользу. Пока его мысли из большой посылки в малую, я услужливо пододвинул вывод: "более нужного человека, чем я, вам не сыскать. Верьте честному слову барона фон Мюнхгаузена. Впрочем..." - и я раскрыл свое ин-октаво, готовясь ретироваться, так сказать, из мира в мир, но дипломат поспешно ухватил меня за локоть: "Ради Бога, прошу вас". Ну что ж, подумав, я решил остаться. И мое старое обжитое место, вот тут - между шестьдесят восьмой и шестьдесят девятой, не угодно ли взглянуть, - опустело: думаю, надолго, а то навсегда.
Ундинг взглянул: на отогнутой странице меж разомкнувшихся абзацев из тонких типографских линеек длинная рамка: но внутри рамки лишь пустая белая поверхность книжного листа - иллюстрация исчезла.
- Ну вот. Моя карьера, как вам это, вероятно, известно, началась со скромного секретарства в одном из посольств. А затем... впрочем, минутная стрелка разлучает нас, любезнейший Ундинг. Пора.
Барон нажал кнопку. В двери просунулись баки лакея.
- Подайте одеться.
Баки - в дверь. Хозяин поднялся. Гость тоже.
- Да, - протянул Мюнхгаузен, - они сняли с меня мой камзол и срезали мне косицу. Пусть. Но запомните, мой друг, настанет день, когда эту вот ветошь (длинный палец, блеснув лунным овалом, пророчески протянулся к раскрытому шкафу), эту вот тлень, сняв с крючьев, на парчовых подушках, в торжественной процессии, как священные реликвии, отнесут в Вестминстерское аббатство.
Но Эрнст Ундинг отвел глаза в сторону:
- Вы перефразировали самого себя. Отдаю должное - как поэт.
Лунный камень опустился книзу. Нежданно для гостя лицо хозяина сплиссировалось в множество смеющихся складочек, как-то сразу старея на столетия, глаза сощурились в узкие хитрые щелочки, а тонкий рот, разжавшись, обнажил длинные желтые зубы:
- Да-да. Еще в те времена, когда я живал в России, они сложили про меня пословицу: "У всякого барона своя фантазия". "Всякого" - это позднее присказалось, - имена ведь, как и иное все, затериваются. Во всяком случае, льщу себя надеждой, что я шире и лучше всех других баронов использовал право на фантазию. Благодарю вас, и тоже как поэт поэта. - Цепкая сухая ладонь схватила пальцы Ундингу. - И как хотите, друг: можете верить или не верить Мюнхгаузену и... в Мюнхгаузена. Но если вы усомнитесь в моем рукопожатии, то очень обидите старика. Прощайте. Да, еще: крохотный совет: не всверливайтесь глазами во всех и все: ведь если просверлить бочку - вино вытечет, а под обручами только и останется глупая и гулкая пустота.
