Если, конечно, Лешенька жив сегодня останется, — шепнула Катя на ухо Тане, и обе девочки отошли подальше от авангардной скульптуры.
— Давай, дерзай, Пашков, — подбодрил Арсений Владимирович. Ему по-прежнему не хотелось упускать статую на сторону. — Как в старой хорошей песне поется: «Молодым везде у нас дорога».
И писатель Горький сказал, что безумству храбрых поем мы славу, — подхватил басом — профундо Роман Иванович.
Вот именно, что безумству, — посмотрел Темыч на Олега и Женьку. — Надо нам Лешку остановить, пока не поздно.
Олег, едва взглянув на Лешку, беспомощно развел руками. Пашков, окрыленный всеобщим вниманием, сейчас был неуправляем.
Значит, так, — начал распоряжаться он. — Ты, Олесь, беги со своими помощниками вон туда, — указал он на первую ступеньку узкой лестницы.
Полегче на поворотах, парень, — смерил его тяжелым взглядом Убейволк. — Мы с тобой на брудершафт не пили. И я всяким соплякам тыкать себе не позволю.
— Помолчи, Олесь, — вмешался Ахметов — старший. — Лешка — правильный парень.
Главный охранник вынужден был умолкнуть.
Давай, Олесь, действуй, — продолжал командовать Пашков. — Значит, мы разом на счет «три» подхватываем композицию и кладем ее на перила. Дальше она заскользит как по маслу. А на втором этаже мы ее опустим. Там уже никаких трудностей не предвидится.
Вот, Петрович, — с довольной улыбкой обратился к своему непосредственному начальству Арсений Владимирович. — Не зря я с ними ОБЖ занимаюсь. Например, с Пашковым запросто можно теперь идти хоть в разведку, а хоть и на фронт.
Если кто хочет покончить с жизнью, то можно, — прошептала Катя на ухо Тане.
— Господи, — тоже шепотом произнесла Таня. — Только бы Лешку опять расчеты не подвели.
Лешка, распределив рабочую силу вокруг авангардного произведения, начал медленно считать:
— Раз. Два. Два с половиной…
В вестибюле, несмотря на большое скопление народа, повисла напряженная тишина. Лешка обвел сияющими глазами присутствующих и, остановив взор на Моей Длине, наконец скомандовал:
— Три!
Статуя взмыла в воздух.
Осторожненько, осторожненько опускай! — вклинился скульптор.
Спокуха, дядя Коля, — уже был со всеми запанибрата Пашков. — Олесь! Слушай мою команду! Сейчас на новый счет «три» мы толкаем эту штуку вперед, а вы тянете на себя.
Это не штука, а произведение искусства! — возник тщеславный Николай Михайлович.
Слушай, Колька, не мешай парню работать, — осадил его Ахметов — старший. — Ничего с твоим искусством не сделается.
