Пелагея подошла к буфету. Я уже мысленно прощался с жизнью и проклинал на чем свет стоит Ольгу Николаевну, уговорившую нас пойти сюда, когда «бабка», взглянув на меня, строго бросила: «Цыц!» — и принялась рыться в ящиках.
На сей раз приготовления заняли куда больше времени, чем вчера. Пелагея долго сыпала в ступку что-то из разных мешочков. Наконец, составив смесь, она протянула ступку Жанне:
— Толки, и как следует.
Жанна покорно заработала пестиком. Пелагея тем временем переместилась к печке, погремела заслонками и набрала полный совок золы. Бережно неся его перед собой, она вновь подошла к столу и ссыпала часть золы с совка в деревянную миску. Остальная зола полетела в ведро, стоявшее возле печи.
Все это время Жанна продолжала ритмично постукивать пестиком. Она делала это словно робот. Пелагея уставилась на ступку.
— Хватит, — коротко приказала она, одним движением высыпала содержимое ступки в миску с золой и долила туда воды.
Затем Пелагея опустилась на прежнее свое место, прямо напротив Жанны.
— Ну, начнем, милая, — обратилась к Жанне она, и голос ее прозвучал совершенно по-иному, чем прежде.
Если бы не видел Пелагею, то легко мог бы предположить, что к Жанне обращается древняя старуха.
— Ну, моя милая, ты готова? — повторила Пелагея.
— Да, — едва слышно пролепетала девочка.
Пелагея потянулась к керосиновой лампе и подвернула фитиль. Плотные шторы были, как и вчера, задернуты. С улицы сюда не проникало ни единого лучика света. Поэтому комната погрузилась в полный мрак. До того полный, что скрылись стены. Свет выхватывал из темноты лишь стол и сидящих за ним Жанну и Пелагею. Колдунья простерла обе руки над миской. Там клокотнуло и вверх взметнулся узкий и острый, как шпага, язык сине-зеленого пламени. Пелагея подула на него. Пламя свернулось в спираль, затем вдруг рассыпалось на великое множество крохотных огоньков, которые роем мошкары заплясали над миской.
Огоньки были всех цветов радуги — красные, синие, желтые, зеленые, фиолетовые… Темп их танца с каждым мгновением убыстрялся. От этого беспорядочного движения у меня закружилась голова, я зажмурился.
Снова открыв глаза, я никаких огоньков не увидел. Пелагея, держа в одной руке французскую книжку Юлии Павловны, а в другой — Жаннину расческу, сосредоточенно разглядывала что-то внутри миски. Не знаю, сколько она так сидела в полном молчании. Мне показалось, долго.
Наконец Пелагея подняла голову и обратилась к Жанне:
— Плохо дело. Даже хуже, чем я сначала подумала.
