Синтия взглянула на нее, задумываясь о том, по каким таинственным законам смешливое и ветреное создание вдруг превращается в заботливую мать. И о том, как бы изменила беременность ее, Синтию. Она перевела взгляд на живот подруги, выглядывавший из-под края футболки. Еще совсем плоский.
– А тебе не страшно? – вдруг спросила она. – Жизнь теперь настолько изменится…
Элоиза положила руки на живот, ненадолго задумалась и покачала головой.
– Сначала я испугалась. Тоже стала ломать голову, как теперь все будет, сумею ли я быть мамой. А потом, когда Джереми так обрадовался, все тревоги ушли. Очень важно, чтобы ребенка хотел твой мужчина.
– Да, наверное…
Синтия погладила котенка. Сердце сжала несносная тоска. Она всей душой радовалась за Элли и Джереми, но именно теперь, когда ей снова пришлось стать жертвой любви, не могла в полной мере разделить счастье друзей.
– Мы, пожалуй, пойдем, – пробормотала она, поднимаясь вместе с Берти.
– Как? Уже? – Элоиза изумленно захлопала глазами. – Но ведь мы не попили кофе, ты ни слова не сказала о своих делах.
– У меня все по-старому, – как могла ровно произнесла Синтия, направляясь к двери и радуясь, что подруга не видит ее лица. – Рассказывать не о чем.
– Послушай, а тот удивительный человек? – вдруг спросила Элоиза. – Вы общаетесь?
– Мы пересеклись… гм… только по делу, – не поворачиваясь и продолжая путь, ответила Синтия.
– Мм. А мне, знаешь, вдруг пришла мысль… Впрочем, это не важно. – Элоиза поднялась с дивана и пошла провожать гостью.
По дороге домой пришлось заехать в супермаркет и купить корм для котят. Берти оставался в машине, а когда Синтия вернулась, так обрадованно спрыгнул ей навстречу со спинки сиденья, будто они не виделись целый день.
– Мяу! – пропищал он, тряся серым хвостиком.
– Золотой ты мой! – Синтия взглянула на него, и ей вдруг показалось, что, если бы ни эта крошка, возвращаться домой страшно не хотелось бы. Туда, где множество раз бывал в воображении Энтони. И где не имел права появляться в действительности…
Туда, где стало вдруг неуютно и холодно. Где было больше не спастись от печали и жалости к себе. Где даже мечты о морем объятой Итаке, о золотоволосых богинях и могучих героях теперь были блеклыми и не вытесняли навязчивых мыслей.
