Фукида и Такаси в упор уставились друг на друга. Дэмура охотно полюбовался бы их единоборством. Толстяк, должно быть, действительно первоклассный мастер, если Фукида столь высокого мнения о нем. Но не доводить же до рукопашной! Дэмура встал меж ними. Он почти физически ощущал исходящие от обоих мастеров волю к бою, неукротимое стремление помериться силой. Дэмура подавил в себе инстинктивное желание отшатнуться и тоже напряг волю и мышцы. Результат оказался неожиданным: инспектор не произнес ни слова, не сделал ни малейшего жеста, но оба соперника попятились назад.
— Господин Фукида, — мягко произнес Дэмура, — по-моему, пора представить меня вашему коллеге. Толстяк рассмеялся.
— Мастер Дэмура из школы Сетокан, — сказал он с ухмылкой, но в голосе его не было и тени насмешки.
— Откуда вы знаете? — изумился Дэмура. Он не принадлежал к числу популярных мастеров, в газетах о нем не упоминалось, и даже редактор Сираи — эта ходячая энциклопедия каратэ — не слышал его имени.
— Это входит в мою профессию. Если уж я решил строить свою карьеру на фильмах с каратэ, я просто обязан знать ведущих мастеров каждой школы. Я посещал каждый мало-мальски значительный додзе. Бывал я и в вашем — по рекомендательному письму, присутствовал на многих тренировках.
— Какой стиль вы изучали?
— Прежде всего Сетокан. Но этого, сами понимаете, в кино недостаточно, для того чтобы прокормиться. Тогда я и начал обходить клубы, изучать различные школы, отрабатывать эффектные технические приемы и оригинальные позиции. Теперь во мне так смешались все элементы, что я и сам'не мог бы сказать, в какой технике я работаю. Иной раз сомневаюсь, каратэ ли это вообще.
— Почему?
Толстяк снова рассмеялся:
— Видите ли, родители мои — цирковые артисты. Я вырос в цирке и научился крутить сальто раньше, чем писать и читать. Родители заставляли меня упражняться чуть ли не целые сутки, я тренировался больше любого другого ребенка из цирковой семьи, хотя вообще леность в тех кругах не в чести. И несмотря на это, я расплывался как на дрожжах. Пробовали оставлять меня без еды, но я все равно толстел, должно быть от воздуха. — Такаси покатывался со смеху, словно рассказывал остроумнейший анекдот. — И тогда кто-то посоветовал родителям сделать из меня клоуна. Не обычного, а клоуна-акробата; знаете, на вид такой растяпа и нескладеха, а цирковым искусством владеет в совершенстве.
— Вот и вышел из него клоун-каратист!
Дэмура вздрогнул. Похоже, этим двоим не терпится схватиться врукопашную. Но Такаси и не думал бросаться на Фукиду. Он улыбнулся и усиленно закивал головой — этакий самодовольный Будда. Все ясно, ведь для прирожденного циркача в слове «клоун» нет ничего оскорбительного, даже когда другие вкладывают в него именно такой смысл. В их понимании клоун — неутомимый труженик, мастер, артист, достойный всяческого уважения. Но на что, собственно, способен этот Такаси? К каратисту с таким вопросом не сунешься, он, Дэмура, без церемоний отшил бы любопытствующего… И все же инспектор рискнул.
