— Он отравился, — тихо сказал Сережа.
— Да. Это что? Насмешка над всеми павшими по воле этого выродка! Когда я найду отцовых убийц, они у меня пройдут все ступени, которые прошел отец. Три года постоянного страха смерти и три часа нечеловеческих мучений. Они у меня узнают…
Саша говорил отрывисто, взволнованно. Было странно, что белое лицо его даже не порозовело под солнцем.
— Ты не прав, Саша, — тихо сказал Сережа, — мы не фашисты. Мы не можем мучить человека, даже если он большой преступник. А убийцам всегда дорога своя шкура, поэтому смерть для них — самое большое наказание.
— Нет! — Саша отчаянно замотал головой. — Это мы так думаем. И это неправильно. Для того, чтобы скончался Гитлер, пришлось смерти скосить пятьдесят миллионов человек. За одну жизнь сумасшедшего пятьдесят миллионов невинных? Нет, ты это понимаешь, Сережа?
Он повернулся к Сереже, его широко распахнутые, как окна, глаза излучали недоумение и боль.
— Я этого не понимаю, — говорил Саша уже глухо, устало, почти безнадежно, — я думаю, думаю и не понимаю. Но знаю, что если б Гитлер… знаешь, смерть от пули, от цианистого калия для таких убийц все равно что палочка-выручалочка. Нагадил, накровянил, наследил и… на тот свет.
Саша стукнул кулаком по колену. Словно кастаньетами щелкнул, подумал Сережа.
— Теперь понял, почему я хочу выучиться на прокурора?
— Почему? — наивно заметил Сережа.
— Эх ты, детеныш. Я сделаю боль наказания равной боли преступления. Вот тогда убийцы всех мастей и масштабов будут долго чесать затылок, прежде чем решиться на что-либо. Я их…
Внезапно он задохнулся и схватился за виски. Лицо его помертвело.
— Что с тобой?
— Пойдем отсюда, — он медленно приподнялся, — немного перегрелся.
Сережа проводил его домой. Руки у Саши были холодные и липкие, он держался за Сережино плечо, тяжело дышал.
В своей кровати он быстро успокоился и подмигнул Сереже:
— Вот такой я, старик. Не гожусь ни к черту.
— Чего там. Ты еще ничего, — неуверенно отозвался Сережа.
Саша улыбнулся и закрыл глаза. Они молчали.
Вот он, оказывается, какой, Сашка. Что ж, так оно и должно быть. Если человек страдает, он быстро становится взрослым. Вот почему он так зол. И черные очки…
Сережа взглянул на друга. У того по-прежнему веки были опущены, но глаза под ними шевелились, значит, не спит.
— Саша, — тихо сказал Сережа, — дай мне посмотреть в очки.
— Только на меня не смотри, гляди в окно, на солнце, в угол, чтоб блестело, куда хочешь, — улыбнулся он. Это была странная улыбка с закрытыми глазами. Странная и немного жуткая.
