– Аршам?
– Так наш народ зовут, а вовсе не орки! Будто бы люди выговорить не могут…
– Арш, – повторил Инглорион, ощутив в слове орочье взрыкивание и шипение. Странно было издавать такой звук, будто губы эльфа совершенно не приспособлены для него – но Инглориону вдруг пришла в голову парадоксальная мысль. Язык рабов Тьмы… сам факт возможности их языка… каким-то невероятным образом мирил с возможностью их существования. Ведь логичнее было бы не создавать для них собственный язык, а исковеркать человеческий, разве не так?
Это хрюканье и визг, карканье и рычание – слова… вероятно, в них есть смысл. Удивительно.
– А в вашем языке есть слово "солнце"? – спросил Инглорион неожиданно для себя.
– Угу. Варл-Гхаш. По-человечески вроде как "пламень небесный". А что?
– А что такое "барлог"?
– Владыка недр. Хозяин того огня, который внизу, – Паук посмотрел на эльфа удивленно. – Ты знаешь это имя?
– Часто говорили после боя…
– Еще значит "плохой конец".
– Почему?
– Ты когда-нибудь видел, как он просыпается? Как оттуда расплавленные камни льются? Это плохой конец, можешь поверить. Мы в пещерах живем, всегда в горах – а в горах всегда может быть это… злость Барлогова.
– Ты боишься?
Паук пожал плечами.
– Ты урагана боишься? Или лесного пожара? Не страх, нет. Просто… ну, стихия. Сделает, что хочет. Надо жить с опаской.
– Как странно, – сказал Инглорион задумчиво. – Чем больше ты говоришь, тем более странно. Как будто ты не орк… не арш, – поправился он с совершенно невольной усмешкой, – а кто-то из союзников. Я не понимаю, почему ты так ведешь себя со мной.
Паук осклабился.
– А как бы ты хотел?
Инглорион смешался.
– Не знаю. Но – война…
– А, сожрать тебя надо было? А сначала что-нибудь веселенькое придумать, да? Глаза вырвать, спину сломать? Этого ждешь?
Эльф вздохнул. Паук встал.
– Надо пройтись. Хочу проверить этот карниз. Пойдем до дороги на перевал. И я тебе не буду вырывать глаза, живи так… ты теперь даже не так мерзко воняешь, как раньше.
Инглорион хмыкнул.
– По-моему, втрое мерзостнее.
– Дело вкуса, – возразил Паук и пошел по тропе вдоль склона.
Инглорион побрел за ним. Эльф ожидал, что свежий воздух наверху приведет его в чувство, но запах леса, сосен, слишком прямых и высоких, вбитых в склон, как мачты в палубу, запах трав и влажной живой земли почему-то вызывал беспричинную тревогу и тоску по малопонятным вещам. Инглорион, стараясь дышать глубже, сказал себе, что это тоска по Пуще, но в действительности о Пуще почти не думалось. В душе был странный сумбур, хотелось то бежать – не от врага, а так, непонятно куда, но задыхаясь от встречного ветра и с полным напряжением сил, то лечь на склон, на пружинящий лишайниковый ковер, и бесконечно долго глядеть в ветреные бледные небеса…
