А сородичи Клыка видят слишком хорошо. Они не ведутся на ложь. Чары могут убить, но не обмануть настоящих аршей, как они сами звали себя. Или ирчей – по-эльфийски. Для людей их раса называлась гоблинами или орками.
Мелкий подал голос именно тогда, когда Клык счел его уже заснувшим.
– Слушай, старик, – сказал он сипло, открыв глаза и глядя на вожака умоляюще, – у тебя остался бальзам? Дай мне…
Клык перехватил и зашвырнул на дно души мгновенную вспышку жалости к мальчишке, еще не научившемуся держать себя в руках.
– Бальзам кончается, – отрезал он, отложив ятаган и теперь отчищая от чужой крови наконечники оставшихся стрел. – А среди нас есть кое-кто, кому хуже, чем тебе. Тебе просто больно, а от боли не дохнут. Прекрати уже выть.
Мелкий смущенно замолчал. Он отследил направление взгляда Клыка и теперь испытывал сильный стыд.
В крохотной естественной нишке лежал, свернувшись клубком, Вьюга, старый боевой товарищ Клыка. Для Мелкого было нерешаемой загадкой, как Вьюга вообще мог бежать вместе с отрядом столько миль, не отставая и не сбивая дыхания: в последнем отчаянном бою он получил два удара мечом, от такого чаще всего умирают на месте. Теперь на Вьюге не было панциря, тащить который на себе у раненого не хватало сил, а рубаха насквозь пропиталась кровью; глубокие раны на плече у шеи и под ребрами стягивали заскорузлые от крови тряпки. Мелкий мог только догадываться, какова физическая сила Вьюги и с какой невероятной цепкостью он держится за уходящую жизнь – возможно, лишь остатки обезболивающего бальзама, бережно хранимые Клыком, позволяли Вьюге следовать за командой, чтобы не умереть среди врагов.
Мелкий подумал, что Вьюга спит – но тот впал в темное беспамятство, как только его воля перестала заставлять тело двигаться.
Рядом с ним, у самого огня, сидя, прислонившись спиной к стене, открыв рот и всхлипывая во сне, пристроился закадычный приятель самого Мелкого, молодой боец по кличке Красавчик, любимчик женщин, который доселе отличался просто фантастическим везением. В лучшие времена Мелкий, глядя на него, порой испытывал нечто вроде досады, вызванной, вероятно, легкой завистью. Вальяжный шарм, мускулы вроде бычьих, движения, одинаково легкие в бою и на марше, чудная реакция, позволяющая ловить стрелы в полете – и так достаточно богатые подарки судьбы. Чего б еще желать… А Красавчик к тому же был действительно мил внешне, мил редкостно, даже инженерши таяли, не говоря уж о простеньких боевых подружках. Еще бы. Не у всякого такие крупные уши – на острых кончиках жесткая шерсть чуть ли не кисточками, и волосы он специально завязывает сзади шнурком, чтобы уши не закрывали – разумеется, чтобы случайная девочка, бросив случайный взгляд, представила, как укусит за это ухо… Лицо лоснится, кожа темная и гладкая, с явственной прозеленью, нос, правда, маленький, зато подбородок выдается далеко вперед, нижняя челюсть жестко очерчена и великолепные белые клыки на добрых полмизинца выступают над верхней губой. Сногсшибательная ухмылочка. И узкие острые глаза – редкостного, совиного, золотисто-желтого цвета. Конечно, любая потянется обнюхать, просто живется с такой внешностью… Волей-неволей позавидуешь, когда так хорош, бродяга… был.
