Старец стоял перед ними, как ожившее изваяние. В нем совсем было угасли страсти. Он больше никого не любил, немногих ненавидел и всех презирал. Для него уже не существовало обычных радостей жизни. Но все еще трепетало в нем сладостное ощущение власти, памятное с той поры, когда он в последний раз держал в руках бразды правления (то было восемь лет назад). Становишься крепче, моложе, сильнее, когда сознаешь, что от росчерка твоего пера зависят судьбы сотен тысяч людей.
Итак, в глубине души маршал твердо решил откликнуться на зов отечества. У ворот дома стояли журналисты и ждали; телефонисты заброшенной в глуши маленькой деревушки получили подмогу. Маршал знал, что весь мир затаив дыхание ждет его ответа. Но с тех пор, как пятьдесят три года назад он совершил один необдуманный шаг, для него стало железным законом ни при каких обстоятельствах не торопиться, принимая решение. И вот своим скрипучим голосом маршал объявил отечеству:
- Вы требуете от меня слишком многого. Свое решение я сообщу завтра.
Что бы ни случилось, ровно в десять часов маршал удалялся спать. Так было заведено у него вот уже четверть века. Только во время войны он девять раз нарушил это правило. Ну, а сегодня он пошел спать ровно в десять.
Камердинер Петер раздел его, помог надеть ночную рубаху, сказал:
- Значит, утром, ваше превосходительство, я подам вам к завтраку два яйца всмятку.
- Так ты и впрямь считаешь, Петер, что нам следует снова вернуться во дворец?
- История ждет этого от вашего превосходительства, - ответил Петер, взбивая подушки. - Последний переезд во дворец пошел вам на пользу.
- Но я начинаю уставать от этих бесконечных выстаиваний на приемах, рассуждал маршал вслух. - Не прошло и трех недель с тех пор, как я принял господ из легиона, и мне уже не под силу стали дальние прогулки.
- Лично я устраивал бы приемы не чаще двух раз в месяц и не больше чем по четверть часа. Выступать по радио не так утомительно, да и во всех отношениях лучше, - заметил Петер. - Ведь как вы говорили в день четырехсотлетия, ваше превосходительство! Все были потрясены, даже в тех странах, где ничего не поняли.
Петер опустил зубы маршала в стакан с дезинфицирующей жидкостью, заткнул ему кусочками ваты уши. Затем пододвинул блокнот, куда маршал, едва пробудившись, имел обыкновение записывать мысли, осенившие его ночью.
Тем временем маршал улегся на правый бок.
- Ты и в самом деле думаешь, что они не смогут обойтись без меня? спросил он, пока Петер укутывал его ноги.
