- Ее больше соблазняют мои внутренние красоты, - отозвался Пауль с полным ртом. - Но если будут деньги, - продолжал он оживленно, - сначала следовало бы тебе что-нибудь сшить.
- Глупости, - ответила Кэтэ, - у меня есть все необходимое. А твой коричневый костюм просто неприличен. Завтра же мы пойдем к Краузе, решительно заявила она.
- Ничего подобного, - возразил Пауль. - Если писатель Пауль Крамер решится сменить свою оболочку, то он пойдет не к портному Краузе. Его новый костюм должен быть классическим произведением.
- Хорошо, - сказал Кэтэ, - пойдем к Вайцу.
- Чешские классики не хуже других, но шить у Вайца я не могу себе позволить. Так как идти к Вайцу я не могу, а к Краузе не хочу, публике придется довольствоваться пока моим коричневым, зеркальным. И потом какого же цвета сделать новый?
- Конечно, серого, - сказала Кэтэ.
- Серого? - задумчиво повторил Пауль. - А как ты относишься к зеленому?
- Ради бога, не надо! - возмутилась Кэтэ.
- Почему это - ради бога? - решился Пауль встать на защиту выдвинутого им цвета. - Зеленый Генрих тоже всегда ходил в зеленом, а книга все-таки получилась хорошая. Давай условимся, Кэтэ: как только мы получим большую сумму, сейчас же сделаем и тебе костюм и мне. У Вайца. Пусть будет серый, в честь тебя. Щучьего цвета. Щучий цвет - это звучит неплохо и вызывает приятные ассоциации. Решено? - спросил он. - Щучий костюм должен быть таким, чтобы я затмил в нем этого Лаутензака вместе со всей его магией.
Через три дня новый клиент опять появился в бюро машинописи Кэтэ Зеверин.
- Я рада, что вы опять пришли, господин Лаутензак, - сказала она, просияв.
Он спокойно уселся, точно старый знакомый, и начал диктовать переработанный текст статьи, продиктованной в прошлый раз. Но если Пауль с особой любовью оттачивал в своих статьях каждую фразу и не допускал ни одной, которая в точности не соответствовала бы его мысли, то Оскару Лаутензаку никак не удавалось находить точные и нужные слова. Наоборот: чем дольше он бился над предложениями, тем туманнее они становились. Вдруг, посредине фразы, он сердито прерывал себя и оставлял все как было.
Расхаживая по тесной комнате, он заполнял ее громкими словами. Говорил о второй статье, которую скоро намерен продиктовать, объяснял подробно, что его способность - это не только великий дар, но и тяжелое бремя. Кэтэ чувствовала, что говорит он, в сущности, не с ней, а с самим собой; видимо, ему необходимо присутствие другого человека, чтобы его мысли облекались в слова.
