— Ты, что ли, оцепление расставлял? И как же это тебя угораздило на самое бойкое место шкета безоружного сунуть?
— Не надо, братец вы мой, валить с больной головы на здоровую, — отозвался Смыков. — Сами же упустили преследуемого, а признаться в этом не хотите.
— Я упустил? — удивился Зяблик. — А чего же ты его внизу не перехватил?
— Я пожарную лестницу охранял.
— Задницу свою ты охранял! Мы их от пожарных лестниц сразу отсекли!
— Не знаю, кого вы там от чего отсекли, — Смыков пожал плечами. — Мне снизу не видно.
— Ну ты и фрукт. Смыков…
Тут с улицы донесся тревожный свист Толгая, а из-за угла выскочила запыхавшаяся Верка.
— Идите посмотрите, что там делается! — крикнула она.
Все, кроме оставшихся возле мертвеца сестриц, устремились за ней. Шли не таясь и оружие не доставали — по Веркиному лицу было понятно, что зовут посмотреть на что-то хоть и неприятное, но опасности не представляющее.
Разбившийся аггел лежал там, где и прежде, — ноги на тротуаре, голова на мостовой. Чмыхало кругами ходил возле него и напоминал кота, напоровшегося на заводную мышь. Выглядел аггел как любой человек, упавший с крыши пятого этажа,
— то есть как мешок костей.
И вот этот мешок костей шевелился, стараясь подняться.
Ноги с вывернутыми на сторону коленными суставами скребли по камню, отыскивая опору. Голова, на которой вместе с кровью засыхало что-то похожее на яичный белок, тряслась. Руки с торчащими выше запястий обломками лучевых костей, пробивших не только кожу, но и ткань рубахи, упирались в мостовую. Ангел отхаркивал зубы и черные тягучие сгустки, хрипел, дергался и снова валился на брусчатку.
— Он же мертвым был, — прошептала Верка. — Я пульс щупала.
— Вот погоди, сейчас он на ноги встанет и тебя пощупает, — зловеще пообещал Зяблик. — Аггел он и есть аггел, если только настоящий. Из человечьей шкуры вылез, а чертом стать — слабо! Вот он и пугает нас… Толгай, сделай ты с ним что-нибудь.
Пока Чмыхало вытаскивал саблю, все повернулись и, не оборачиваясь, двинулись туда, где остался драндулет. Зяблик, правда, возвратился с полдороги и, разув аггела, осмотрел его босые ступни, а потом — голову, лежавшую уже на приличном удалении от хозяина.
— Щенки они все, — сказал он, догнав ватагу. — И этот попрыгунчик, и те в подвале… А старшой ушел.
— Тебя-то они все же откуда знают? — спросил Цыпф, вспомнив о кровавой надписи на стене.
— Своим меня считают. Как раньше в военкомате говорили, неограниченно годным… Есть на мне Каинов грех. Да не один…
