Патрон, как обычно, был в стволе, оставалось только снять предохранитель. Приставляя дуло к виску, я невольно направил его туда, где в глубине мозга должен был сидеть проклятый гвоздь. Клин клином вышибают.
«Не надо!» – завопил кто-то внутри меня.
«Умереть, умереть, умереть», – ответил я.
Вспышка. Удар. Вкус крови. Запах сгоревшего пороха. Смерть.
Меня завертело, как листок в бурю. Ночь разлетелась на мириады осколков, а потом съежилась до размеров печной трубы, оба конца которой уходили в бесконечность. Бездна была вверху, бездна была внизу, и мне надо было выбирать какую-либо из них.
Не знаю почему, но я рванулся вверх (наверное, гимн «Все выше, и выше, и выше…» засел в генах). Меня понесло, понесло, понесло, понесло куда-то и вышвырнуло на больничную койку, обжитую и знакомую, как вурдалаку – его гроб, мумии – саркофаг, а грешнику – адский котел.
Электрический свет, бивший прямо в глаза, ослепил меня, а дружный радостный вскрик едва не оглушил.
– Жив, – произнес Михаил Давыдович с облегчением. – Ну слава те, господи!
– Рассказать кому, не поверят! – медсестра Нюра по молодости лет еще способна была чему-то удивляться.
– То-то и оно, – с сомнением произнес реаниматолог Стась. – Случай беспрецедентный. Даже и не знаю, стоит ли его фиксировать.
– Фиксируй, фиксируй, – распорядился Михаил Давыдович.
– Я-то зафиксирую. Только потом от всяких комиссий отбоя не будет… Ох, грехи наши тяжкие!
– Олег, как ты себя чувствуешь? – Михаил Давыдович склонился надо мной.
– Нормально.
– Что с тобой было?
– Ничего.
– Как ничего, если у тебя почти час полностью отсутствовала активность головного мозга? Понимаешь, полностью! Вот энцефалограмма, – он взмахнул длинной бумажной, так и норовившей свиться в спираль. – Альфа-ритма нет. Бета-ритма нет. Тета-ритма нет. Даже дельта-ритма нет. У покойника, пока он еще не остыл, энцефалограмма лучше бывает.
– Вам виднее. Вы университеты кончали, – рассеянно произнес я. – А тот погиб?
– Кто? – вопрос мой, похоже, слегка ошарашил Михаила Давыдовича.
– Ну тот… с пистолетом. Военный или милиционер.
– Тебе привиделось что-то?
– Нет, не привиделось, – уперся я. – Он жить хотел. А я его заставил. Умереть, умереть, умереть…
– Ты заставил его умереть? – догадался Михаил Давыдович.
– Ага.
– За что?
– За дело.
– За какое?
– Кабы я знал! Но он-то свою вину чуял. Поэтому сначала и не сопротивлялся. Только под конец опомнился. Но поздно было. Пуля в виске. Умереть, умереть, умереть…
