Жена в темной прихожей кинулась на шею. У Вадима на глазах слезы. Целует, а сам чует что‑то неладное.
Вошли в комнату, и тут Рыбкин видит на жене новую шубку. На шее золотая цепочка. И пахнет от нее отвратительно. Дорогими духами!
В голове раздался «бздым», будто врезался в «мерседес»!
— Вадюша, я как увидала у нас лишние две тысячи долларов, решила купить самое необходимое. А то потратим на ерунду!
Рыбкин застонал:
— Черт! Отказываю себе во всем, а эта за час пустила по ветру две тысячи долларов!
Эх, знать бы раньше, что пропадут деньги! На все три тысячи въехал бы паразитам по самые помидоры!
Хоть раз в жизни душу отвел!
— Журавль, а журавль, скажи, почему, когда вы летите по небу, люди улыбаются, говорят: «Журавлиная стая летит». А когда мы, коровы, — носы воротят, ворчат: «Стадо коровье прется!» А в чем разница?
Журавль гордо задрал голову и сказал:
— Ну мы как‑никак журавли. А вы коровы!
Буренка замотала головой:
— Но мы даем людям молоко, мясо, шкуру последнюю отдаем! А вы, ну что вы даете человечеству?
— Ну, не знаю, — обиделся журавль. — Зато мы летим красиво! Не как‑нибудь, — журавлиным клином. А вы бредете как попало, стадом! Неэстетично!
Буренка задумалась: «А ведь журавль прав. Нам бы... клином! По журавлиному! И люди скажут: „Полюбуйтесь! Вон коровья стайка прошла!“»
На следующий день коровы возвращались домой, построившись несколько странно. Впереди бежала Буренка. Она то и дело оглядывалась и мычала, чтобы коровы подравнялись, держали линию.
Пропуская коров, люди, прижатые к заборам, ругались:
— Совсем озверела, скотина! Всю улицу заняли!
Коровы прошли. Остались на земле коровьи лепешки.
Кто‑то сказал: «Смотрите! Смотрите! Лепешки‑то как легли! Прямо журавлиный клин получился!»
Услышав последние слова, Буренка радостно замычала:
— Что значит — эстетика! Выходит, и мы можем!
Последний раз Ниночка видела у директрисы такое лицо в апреле, когда стало известно, что Васильев, Никонов и Цузин после третьего урока отправились искать золото на Аляску и неделю их не могли найти ни здесь, ни там.
Директриса закрыла за Ниночкой дверь, задернула занавески и при свете настольной лампы шепнула учительнице пения на ухо:
— Завтра вы будете выступать в австрийском посольстве!
— Слава богу! Я уж подумала, что‑то серьезное!
— Нина Васильевна! Не понимаю, чему вы радуетесь?! — Елена Александровна навела на нее двустволку близко посаженных глаз. — Можно подумать, ваш хор по вечерам распевает в посольствах! Вы понимаете, какая это ответственность?!
