– Бедное дитя… Твои родители в твоей судьбе повинны. Пожалуй ко мне в гости… государь мокрозадый!
О том шепнул, отрясая пелены, смущенный Алексей. Елизавета хмыкнула:
– Дождичек – да во благо!
Уже огромной толпой, конной и пешей, возвращались обратно. Маленький и бедный дворец цесаревны не мог вместить всех. Кирилка слышал, как распоряжался, кому-то передав на руки свергнутого императора, брат Алексей, как-никак камергер цесаревны… Господи, да сейчас уже Государыни! Зычно покрикивал:
– Все, что есть в здешнем погребе, – на двор! Тащи столы, стели там досцы. Мало! Послать интендантов в Зимний дворец, к тамошним погребам. Гуляй, преображенцы!
«Лихо! – думал восхищенный Кирилка. – Хозя-яин!…»
С этой мыслью он перебегал из комнаты в комнату, в густой толпе всем, конечно, мешая. Но его не бранили, а кажется, даже считались. Шепот слышался:
– Бра-атец его сиятельства…
– Тож потребен фавор…
– Судьба, она кака-ая златокудрица!… Пожалуй, это уже относилось к самой цесаревне… да нет – Государыне! – скинувшей кирасу, шубу и плат подорожный. Золотисто-светлые волосы рассыпались по плечам и, кажется, высекали искры, заражая всех преданностью и весельем. Поласковее, чем у брата Алексея, но голос ее тоже требовательно разносился по комнатам тесненького, заштатного дворца:
– Чего невеселы? Дело сделано – гуляй, православные!
Где-то в соседней комнате, на руках у неумелых нянюшек и подвернувшихся солдат, ревмя ревел плохо спеленутыи горе-император Иоанн Антонович, а на свободном от бутылок столе сочиняли спешный манифест:
«Божьей милостью мы, Елизавета Первая, императрица и самодержица всероссийская, объявляем во всеуслышание, во всенародное известие…»
Кирилка вертелся возле стола со склоненными, умными головами и так всем мешал, что сзади дернул его за шпагу брат:
– Да брось ты эту ненужную дрычину! Кирилка нехотя исполнил приказание – засунул шпагу под диван и сам в уголок забился. Гро-озен новый царский камергер!
А какое-то время спустя брат Алексей, уже при лентах и орденах, всамделишный граф, более мягко и более доходчиво поучал:
– Конечно, невелик от тебя прок был в ту ночь, но молодец, что показался. Наши батьки – не герцоги. Урок: себя кажи при каждом удобном случае. Тянись в струнку. Голову кверху, а глаза долу… но не до штиблет чужих! Гонор. Умство. Значит – учись, неуч несчастный! Что меня касаемо, так староват уже, а ты в самой поре. Еще за мое здравие и за границу прокатишься. Смекай!
