Обрадованный топот ног, голоса, уносившиеся на звук пира, начавшегося еще с утра. При трех свечах осталась одна сиделка – старушка, души не чаявшая в Великой Княгине. Кирилл думал о судьбе людей ееликих… и в сущности никому не нужных. Интересно, если б он так же лежал, какой-то болезнью распятый, уже не способный подписывать щедрые универсалы, – много ль возле него людишек крутилось? Впервые такое непотребное раздумье нашло. Голос из-за бархатного балдахина попросил:
– Кирилл Григорьевич, подойдите… только не смотрите на меня…
Оказывается, полог и не был задернут – в такой радости убегали женщины – фрейлины и статс-дамы. Сиделка, мало что стара, так была еще и глуха. Барабанных палочек не слышала, когда увидела мужика, то вскричала привычное:
– Чур, чур меня!…
Кирилл поставил зайца на прикроватный столик, шнурком невольно к Екатерине Алексеевне. Укрытая одеялом по самые глаза, она слегка пошевелила вытянувшейся из-под шелка рукой, бледной и совершенно негнущейся. Но палочки все-таки издали солдатски-четкий звук.
– Барабарщик…
Кирилл с ужасом осознал, кого несчастная роженица увидела в безобидной, казалось бы, игрушке… нет, нет!
– Я заменю, я сейчас сбегаю, принесу другую!…
– Не утруждайтесь, мой друг… меня это веселит… Посидев недолго и не зная, как себя вести, он ткнул под бок задремавшую старушку:
– Вы уж тут приглядите, вот в благодарность… – сунул ей денег и скорым шагом вышел из спальни.
Интересно, что подумала старая душа, увидев у кровати роженицы не мужа, – тот до сего времени так и не удосужился навестить…
Зима пролетела незаметно, в пирах, балах, поездках на охоту в братнины Гостилицы, в донесениях с осиротевшей Украины, а потом и в донесениях на Украину, из Петербурга и Москвы. Между всеми хлопотами еще один сынок народился, Андреем назвали – чтоб ленту Андреевскую поскорее получал. Екатерина Ивановна не была Великой Княгиней, но ее при родах окружала истинно княжеская суета. Мужу-гетману и ступить на женскую половину не позволяли, с десяток прислужниц, в том числе сестра Вера и неустанная Душица, дневали и ночевали. Любая Великая Княгиня – не только брошенная мужем и на монастырь обреченная Екатерина Алексеевна – могла бы позавидовать: надышаться не могли, а муженек завалил всякими игрушками-безделушками. Вспомнил и про зайчика-барабанщика, с нарочным велел срочно из Петербурга доставить. Думал, удивит и порадует. Но Екатерина Ивановна, уже совсем оправившаяся и лишь по привычке капризничавшая, мохнатого барабанщика брезгливо оттолкнула:
