Среди тех, кто ворочал экономикой гетто, почти не было довоенных капиталистов, которые в большинстве своем не сумели приспособиться к новым условиям. Их имущество — фабрики и магазины — было захвачено немцами или растащено польскими компаньонами. В лучшем случае довоенные богачи сумели сберечь кое-какие драгоценности, которые теперь постепенно проедали. Варшавское гетто стало в связи с этим общепольским центром нелегальных валютных операций. Перекупщики — главным образом чиновники городского управления и польской полиции, имевшие доступ в гетто, — отлично использовали сложившуюся здесь конъюнктуру, когда люди, оказавшиеся в критическом положении, судорожно сбывали остатки своего имущества, когда каждый, кто собирался бежать из гетто, менял вещи на «твердые» (доллары в золоте), «мягкие» (бумажные доллары), «свиньи» (золотые рубли), без которых нечего было и думать тронуться с места. Черная биржа Варшавского гетто определяла курс доллара по всей стране.
На первые роли в гетто вышли новые люди, освоившиеся с чудовищной обстановкой и сумевшие извлечь из нее пользу. Готовые в любую минуту получить баснословный выигрыш или пулю в затылок, они ни перед чем не останавливались. Поскольку сам характер «дела» требовал постоянного и возможно более тесного контакта с немцами как получателями всевозможных поборов и взяток, некоторые акулы частного капитала стали сотрудничать с гестапо. Таковы были Кон и Геллер, захватившие в свои руки все транспортное дело внутри гетто и промышлявшие кроме того в широких масштабах контрабандой. Летом 1942 г. они оба были убиты их гестаповскими контрагентами, решившими, очевидно, что пришла пора наложить руку на немалые капиталы предпринимателей.
Верхний слой в вымирающем от голода гетто составили преуспевающие коммерсанты, контрабандисты, владельцы и совладельцы шопов, высшие чиновники юденрата, агенты гестапо. Они устраивали пышные свадьбы, одевали своих женщин в меха и дарили им бриллианты, для них работали рестораны с изысканными яствами и музыкой, для них ввозились тысячи литров водки. «До первых мест в нашем загаженном мирке дорвались гнусные паразиты», — записал в дневнике учитель Абрам Левин. На фоне общей нищеты и отчаяния его шокировали принадлежащие к этому узкому кругу женщины и девушки, их элегантные новые костюмы и накрашенные губы, завитые и обесцвеченные волосы. «Возникали рестораны и танцевальные площадки, — вспоминала Ноэми Шац-Вайнкранц. — Серые стены гетто, голод, смерть на каждом шагу — и в подвалах роскошные увеселительные заведения. Вот «Лурс". Пышно блестят и сияют люстры и мрамор, серебро и хрусталь. Играли наши замечательные музыканты; артисты исполняли не только старые, но и новые номера. Они пели о гетто. Молоденькая певичка с голосом соловья пела так чудесно, как будто никакого гетто не существовало на свете, как будто никто и не знал о немцах. На подносах разносили пирожные и кофе или аппетитный розовый крем с засахаренными орехами". В феврале 1941 г. в «Мелоди-палас» состоялся конкурс на самые красивые женские ноги; в «Мерил-кафе» в конкурсе на лучший танец участвовало пятьдесят пар. Полиция отгоняла от дверей ресторанов нищих. Немцы снимали картины из жизни верхушки гетто на кинопленку, чтобы демонстрировать потом на экранах роскошь, в которой живет еврейское население оккупированной Европы.
