В потолке прямо над столом зияла дыра, оскалившаяся обломками досок. Через нее все эти годы проникали дождь и снег, разрушавшие старый, с любопытной историей, дом. Вернее, любопытной была история тех, кто этот дом построил.
Жирники.
Давно, еще до революции, их признали «зловредной сектой», опасной для государства. На самом деле, зловредность была скорее предлогом. В начале лета 1907 года сектантов должны были взять облавой, людей разогнать, верхушку отправить в монастырскую тюрьму, но – не успели. Кто-то предупредил старца Серафима. Пророк медлить не стал. Поднял жирников (их было человек сто при нем) и всем скопом увел в болота. Погоня закончилась ничем. След беглецов терялся в районе глухих топей, куда полиция сунуться не решилась. Больше о секте никто не слышал. Зато легенда о золоте пережила целый век и до сих пор популярна у местных.
«Жирники в самом деле были очень богаты», – рассказывал профессор, шагая по лесу своей неровной быстрой походкой. – «В секту вошли несколько купцов, которые распродали свое имущество, а деньги пожертвовали старцу Серафиму. И деньги те – не бумажки какие-нибудь, а настоящее золото».
– Чертаев! – донесся снаружи приглушенный крик. – Где ты там, Чертаев? Мы же друзья!
Я сжал зубы. Туман искажает звуки – понять, откуда пришел голос, невозможно. Может быть, рядом кричали, может, далеко. Мне бы оружие сейчас. Впервые с момента бегства у меня появилось время на инвентаризацию.
Улов не слишком обнадеживал. Фляжка в чехле, воды на донышке. Ракетница обнаружилась у меня на поясе, повезло, не потерял, но что толку от неё пустой? Я вывернул карманы. Сотовый телефон, зажигалка, какой-то мусор, смятый билет на автобус и еще… чтобменябогавдушумать! патрон для ракетницы. Господи, благослови мою безалаберность! Все-таки забыл положить патроны в непромокаемый рюкзак, несмотря на напоминания профессора. Врешь, Гредин, мы еще побарахтаемся…
Я переломил ракетницу, вставил патрон. Тускло блеснула латунь капсюля. Мы еще поживем, Гредин, сука.
Только профессор знал, где это золото лежит. И вот он мертв, а я стою посреди дома, куда он так стремился. Куда мы все стремились.
Взяв оружие наизготовку, я осторожно обошел стол. Не хватало еще провалиться, доски наверняка гнилые. Тихий плеск воды. Я замер, напрягая зрение. В воде что-то лежало – темное, квадратное. Икона? Остро блеснули лучи оклада.
Фонаря нет. А сотовый тогда на что? Я раскрыл телефон, наклонился – и синим высветил тонкий измученный лик. Христос, православная манера. Надписи вязью, едва читаемые «Исус Христ. Царь Иуд». От времени и сырости сын божий выглядел так, словно рот у него – открытая рана, в которой что-то шевелится. Меня передернуло.
