Впрочем, везде живут христиане. Кто запретит верующим воздвигнуть у дороги распятие? Значит, рядом проложена дорога?
Оставив Марту под деревом, он почти побежал туда, где стоял крест. Если ему не померещилось, то…
Ему не померещилось. Крест оказался именно там, где он увидел его при свете вспышки молнии. Но каков этот крест! На прибитой поперек сломанного, высохшего дерева балке, был распят человек!
Пораженный увиденным, фотограф остолбенел. Потом медленно подошел ближе, пытаясь получше разглядеть страшное сооружение. Да, на импровизированном кресте висел человек – давно мертвый, уже поклеванный птицами, но казненный кем-то с первобытной жестокостью. Руки и ноги несчастного привязали крепкими веревками, а ладони и ступни босых ног прибили большими плотницкими гвоздями.
– Боже правый! – перекрестился Кривцов и, подгоняемый хлеставшими струями дождя, кинулся к оставленной им женщине. Схватил ее за руку, потащил в сторону: скорее подальше от этого страшного места!
Неожиданно лес расступился, почва под ногами стала меньше хлюпать и, при очередной вспышке молнии, Владимир увидел дом из белого камня под высокой крышей. Усадьбу окружал сложенный из таких же камней забор. Марта тоже увидела строение и пошла быстрее.
«Была не была, – решился Владимир. – Надо забиваться под крышу, иначе вконец простудимся».
Вскоре под ноги подвернулась каменистая тропка, петлявшая между кустов и упорно карабкавшаяся наверх холма, туда, где стоял дом. Но прошло еще с полчаса, прежде чем они очутились около каменной ограды.
– Предоставьте объясняться с хозяевами мне, – обернувшись, предупредил Кривцов. Ланкаш в ответ молча показала ему на сорванную с петель калитку.
Владимир посмотрел на окна, прикрытые ставнями – сквозь их щели не пробивалось ни лучика света. И сорванная калитка. Похоже, хозяев нет дома?
Постучав в дверь и не услышав ответа, он толкнул ее и вошел в темную комнату первого этажа, осторожно прислушиваясь – не раздастся ли подозрительный шорох или звук взводимого курка? Но было тихо, только шелестел дождь, да уныло поскрипывала распахнутая дверь.
Поставив на пол вещи, фотограф зажег спичку и поднял ее над головой, освещая помещение. В углу лестница на второй этаж, кругом грязь, валяется пара сломанных стульев, стоит пыльный колченогий стол и чернеет давно потухший очаг. В противоположной стене еще одна дверь. Он открыл ее.
Снова все то же запустение, свален какой-то хлам в углу, под ногами битые горшки, куча прелой соломы и еще дверь, за которой оказался выход во двор, к каменному сараю у ограды. За оградой раскинулось поле или луг – не разобрать в кромешной темноте, – а дальше начинался все тот же лес.
