Андрей обулся, надел куртку, и мы вышли за дверь, прошли по коридору, и Андрей сказал Юле: «До свидания!» Я поцеловала его в щеку, он улыбнулся, сказал мне: «Пока!», и скрылся за входной дверью с большой ручкой под старину. Я повернулась и пошла к Юле. Она смотрела на меня со снисходительной усмешкой.
– Проводили вашего гостя?
– Да… Юля, у меня к вам вопрос…
– Я вас слушаю.
Я навалилась грудью на ресепшн.
– Только это по секрету строго между нами… – я почти шептала. В это время я включила диктофон в кармане ветровки.
– Я понимаю, – доверительным тоном сказала администратор, приблизив лицо ко мне, – не волнуйтесь, все строго конфиденциально…
Слова-то какие знает! Вот что значит последний курс института!
– Юля, а зачем вы Катю убили? – спросила я тихо.
Юля отпрянула от меня. Лицо ее почти не изменило выражения, только побледнело, даже веснушки стали менее заметны.
– Вы… с ума сошли!
– Да нет, я нормальная, у меня даже справка есть. Так зачем?
– С чего вы взяли, что это я? Вы же арестовали этого…
– Долгова? Нет, это не он. Хотя вы постарались представить дело так, чтобы все показывало на него.
– Я…
– И Соню вы напоили клофелином, разве вы не знаете, что клофелин в больших дозах вреден для здоровья?
– Вы несете чушь! – гневно сказала Юля. – Катя была моей подругой…
– Да слышали мы эту сказку! Никогда она вашей подругой не была. Вы к ней придирались, штрафовали… Когда вы зашли в номер к Долгову…
– Я не была в его номере, там нет моих отпечатков!
– Верно, нет. Вы надели резиновые перчатки, когда заходили в номер и душили Катю.
– Я еще раз говорю вам: я не убивала Катю…
– Юля, отпираться бесполезно: Соня в больнице пришла в себя. Она все рассказала. А еще вас видела женщина из четвертого номера, Верстакова Вера Николаевна.
Тишина, которая повисла в воздухе после моих слов, могла оглушить. Юля сидела бледная, как бумага, и окаменевшая, как изваяние. Я пыталась понять, глядя ей в глаза, что она чувствует или о чем думает, и не могла. Ее взгляд был словно взгляд кобры. Только холодная ненависть была в нем. Когда Юля заговорила, я поняла, что это уже совсем другой человек. От ее вежливости и выдержки не осталось следа.
– Докопалась, да? Ну, что смотришь? Радуйся, сучка ментовская! Твоя взяла. Да, я убила, я! Катьку, эту куклу безмозглую… Давно надо было ее раздавить, гадину. Почему так в жизни: одним все, другим ничего? За что ей столько дано – и внешность, и в квартире с папочкой-мамочкой живут, и Артем ее любил: «Зайка моя, Зайка!» Вышла бы за него – как сыр в масле каталась бы, не знала бы, куда деньги девать! Где справедливость? А я всего, всего сама добиваюсь. Все своим умом! Сама себя кормлю, в институт поступила, учебу оплачиваю, работаю… И папочка с мамочкой за триста километров, два раза в год на два дня езжу…
