– Сколько? – спросила Элла, пытаясь дать ему понять, что рассчитываться с ним она собирается исключительно при помощи денежных знаков.
– Вы имеете в виду покушение на убийство и… необходимые в случае этого обвинения документы? – Голос старшего лейтенанта стал обволакивающим и интимным.
Элла заставила себя думать, что никакого интима нет. Между ними просто происходит приватная беседа, Ермаков дает ей голосом понять, что все останется только между ними, и она ответила одним словом:
– Да.
Ермаков как-то стыдливо опустил белесые ресницы, облизал и без того мокрые губы и сказал:
– Дорого, Элла Георгиевна. Убийство – это вам… не фунт изюма…
– Ну а если не убийство! Если… как вы говорили… от двух до пяти?
– Ну… это, конечно, дешевле… но не так, чтобы… очень…
– Я еще раз спрашиваю: сколько?
– Ну… не менее недельки…
– Не понимаю… – проговорила Элла, хотя все понимала с самого начала.
– Что же тут непонятного? – осклабился старший лейтенант, и стал ей еще более неприятен, чем раньше. – Вы – красивая женщина… очень красивая… А я мужчина… в самом, так сказать, соку… И вы не могли не заметить, что нравитесь мне. Не так ли?
Элла нервно дернула шеей и ничего не ответила.
– Конечно, заметили, – вместо нее ответил Ермаков. – Я видел, что вы замечаете. Вы ведь поэтому ко мне и обратились… – Он бросил на нее очередной похотливый взгляд и опять добавил: —…Не так ли?
Элла обратилась к Ермакову только потому, что он был единственным представителем правоохранительных органов из всех тех, кто на данный момент занимался на курсах английского языка, но говорить ему об этом было бессмысленно. Она несколько склонила голову в некоем подобии согласия, и он мог думать что угодно. В конце концов, ей важен результат, а не то, что какой-то Ермаков подумает.
– Что вы подразумеваете под неделькой? – спросила она.
– Я хочу, чтобы вы встретились со мной не менее семи раз, – уже прямым текстом ответил он. – Можно все дни недели подряд, можно, так сказать, в рассрочку. Я же понимаю, что у вас семья, травмированный муж и все такое… А потому на ваше усмотрение, Элла Георгиевна.
Ермаков в очередной раз так смачно произнес ее имя-отчество, что Элле захотелось его придушить. Еще ей хотелось пребольно щелкнуть его по слегка задранному вверх носу: куда, мол, суешь его, смехотворный старлей… Вместо этого она в последней надежде спросила:
– А конвертируемой валютой вы не берете?
– У меня хватает клиентов, которые платят мне этой самой валютой, – усмехнулся он, и Элла спросила его, как говорится, несколько не в тему:
