– Ты куда?)
и, преодолев оцепенение, вырвался из ванной, пугаясь еще сильнее от собственного крика…
– Это не дед был, – уверенно заявила бабушка, укачивая внука на своих коленях, как не укачивала уже давно. – Он у тебя, конечно, уж не тот красавец, каким я его помню, но все-таки… Или ты, дед, решил меня на старости лет молодой вдовой оставить? А? Так ты с этой затеей припозднился чуток. Вот если б хотя бы лет сорок назад…
Дед из-за стола недовольно фыркнул, бабушка беззлобно рассмеялась.
Лежать на ее коленях, уткнувшись лицом в начинающее оттаивать пальто, было очень удобно.
– А это, Андрюшенька, бука тебя напугал.
– Бука? – равнодушно переспросил мальчик. Убаюканный, он уже начинал клевать носом, несмотря на то, что и двух часов не прошло еще с тех пор, как он встал с постели, и на яркий солнечный свет, проникающий в окно, и на присутствие в комнате деда, на которого он уже мог смотреть, не ощущая внутреннего холода, мог, вот только веки тяжелели, что называется, на глазах, а сами глаза неотвратимо слипались. Мальчик зевнул и перестал сопротивляться.
– Да, бука, буковченок, бука-а-ашечка… – монотонно тянула бабушка на мотив старой колыбельной.
– Да, да, – чуть слышно вторила ей мама, – совсем как наш паркет. Он светло-коричневого цвета, цвета бука…
– Это вот так пишется, – дед зашелестел бумагой на столе. – «Б», «у», «к», «аз», «буки»… Ох, перелет! Всего четыре буковки…
– Буквализм, – голос незаметно вернувшегося из кухни папы звучал не громче бумажного шелеста, – неизвестное пока направление в литературе, возникшее в рамках неореализма и впоследствии выделившееся в самостоятельное течение. Буквалисты отрицали возможность наличия в письменном тексте какого-либо подтекста, второго, скрытого смысла, «подводных камней», настаивали на буквальном толковании всех аллегорий и метафор…
– Да хватит тебе, хвилософ! – прошептала бабушка. – Спит уже. От твоих поучений кто хочешь заснет… ну, кроме, конечно, студенток.
– Давайте, я отнесу, – папа просунул руку под колени спящего мальчика.
– Не надо! – остановила его бабушка. – Пусть полежит пока, мне не тяжело.
Мама неслышно вышла в меньшую комнату и вернулась с большой белой простыней.
– Вот так… И лицо накрой, а то солнце… – командовала бабушка. – Пусть заснет покрепче… – и продолжила резко изменившимся голосом:
– Что ж ты, старый, совсем из ума выжил? – зло зашипела она. – Что ж ты мальчика пугаешь? Девять лет всего – хоть бы Бога побоялся!..
