Объединенная лысина членов ученого совета тем временем распалась на множество индивидуальных лиц, и одно лицо, ничем, кроме волевого второго подбородка, не примечательное, сказало спокойно, почти даже весело:
– Как зовут нашего молодого коллегу, который заварил всю эту кашу? Анатолий…
– Анатолий Борисович Любовцев, - подсказал наш Сергей Леонидович.
– Спасибо, Сережа. Так вот, мне бы хотелось выяснить у Анатолия Борисовича такой вопрос вначале: не происходят ли какие-нибудь потери при трансляции?
– Пожалуйста, - кивнул мне директор и едва заметно улыбнулся.
– Я, собственно, здесь ни при чем. Естественнее было бы, я полагаю, задать этот вопрос моему двойнику…
– А женщину распиливать будут? - выкрикнул таинственный зам и крепко схватился за пульс.
– Петр Петрович, - очень медленно и очень значительно сказал директор, - я рад, что вы сохраняете чувство юмора.
– Зато кое-кому его здесь, увы, не хватает, - буркнул зам.
– Что делать, что делать, - развел руками Иван Никандрович, - не дано, батюшка.
Одна из лысин, та, что была ближе других к Яше, наклонилась к соседу и что-то шепнула ему.
– Простите, как вы сказали? - вдруг спросил Черный Яша, повернувшись к лысине. - Я понимаю, что адресовались вы не ко мне, но все же я был бы благодарен, если бы вы повторили свое замечание…
– Позвольте… я не понимаю, в какой степени…
– Видите ли, - очень спокойно заметил Яша, - вы сказали: «Пошел старик паясничать», а я не понял, что значит глагол «паясничать».
– Это клевета! - вскочила на ноги побагровевшая лысина.
– Цирк! - буркнул таинственный зам. - И не слишком высокого пошиба.
– Прошу спокойствия, товарищи, - вдруг улыбнулся Иван Никандрович, и я подумал, насколько, наверное, ему легче столкнуться с бунтом на борту, чем мучительно думать, что делать с говорящими странными ящиками. - Я полагаю, что слово «старик» относится ко мне, и в этом, учитывая мой возраст и положение, нет ничего зазорного. Что же касается паясничанья, то все зависит от точки зрения: с моей, например, я веду самый интересный в моей жизни совет, с точки зрения уважаемого Реваза Константиновича, я паясничаю…
– Спасибо, - сказал Толя-бис. - Спасибо, Иван Никандрович. В том, что сидишь в ящике, есть, оказывается, и свои преимущества. Мой оригинал, как видите, скромно молчит, хотя испытывает те же чувства, что и я. Мы ведь - один и тот же человек. А я спокойно говорю Ивану Никандровичу спасибо, потому что никто не заподозрит железный ящик в подхалимаже.
