– Так, значит, вы решили?
Человек иронически улыбнулся:
– Дать себя повесить или стать вашим подопытным кроликом - тут выбирать не приходится.
– Возможно, - согласился профессор. - Но должен еще раз вам напомнить, что в Машине Времени никто никогда не путешествовал. Даже морская свинка…
– Не волнуйтесь, такой свинкой стану для вас я. Да и не все ли мне равно, попаду я на стол анатомички или распылюсь на атомы, путешествуя в Машине Времени?
– Хорошо, в таком случае… придется пройти обследование.
– Я в вашем распоряжении.
– Договорились.
Профессор пошел к двери, но остановился и снова на него посмотрел.
– Это не одно и то же… - начал он.
– Что именно?
Профессор чуть развел руками, висевшими как плети, и только потом сказал:
– Не я создавал законы, по которым вас осудили, хотя и считаю их справедливыми.
– Я тоже считаю их справедливыми.
– Я вам не судья и не палач.
Человек снова улыбнулся.
– Так ли?
– Уверяю вас. Вот почему мне нужно было ваше согласие.
– Право, мне все равно. Да вы обо мне не волнуйтесь.
– Не могу не волноваться, - сказал профессор.
Наступило молчание, и казалось, будто из толстых тюремных стен сочится низкое, не грани слышимого гудение - тревожное гудение, родившееся из отчаяния, одиночества и страха.
– Волнуюсь, - продолжал профессор, - хотя знаю, что вы приговорены к смертной казни, и знаю все то ужасное, в чем вас обвиняют.
Человек посмотрел ему в глаза ничего не выражающим взглядом. Профессор горько улыбнулся.
– Мы говорили с вами о путешествии, которое я вам предложил. А задумывались вы когда-нибудь о путешествии, которое привело вас сюда?
Человек наморщил лоб. Выражение иронии, появившееся на его лице с первых слов собеседника, исчезло.
– Да, задумывался. И за последние дни не один раз. Путешествие из молодости, подававшей такие надежды, от карьеры, начавшейся так блестяще (да вы знаете все это не хуже меня), из дружной, счастливой семьи - в исковерканную зрелость, в пропасть преступления, а камеру смертника… Да, конечно, я об этом задумывался.
– И что же?
– А ничего. Когда на шее у тебя петля, когда знаешь, что бесполезно просить о помиловании, когда так страшно, как сейчас мне, ты видишь все в другом свете. Было бы нечестностью, обманом, если бы я стал мерить свои вчерашние поступки меркой моих сегодняшних мыслей. Я знаю: вернись я к началу своего пути, все повторилось бы.
– Вы не раскаиваетесь?
– Не знаю.
В глазах человека мелькнула искра вызова, гнева, а может, и страдания, и он крикнул:
