Саблин задремал, посапывает. Вглядываюсь в небо, в снега, слушаю Аравшан, вкушаю ароматы ночи и сена.
Они думают, что я сплю, шепчутся между собой. А я не могу уснуть.
Начались сборы. Уезжаем. Уже никого не привлекает красота окружающего, восторги поистрачены. Все только и стонут:
— Домой, домой!
Ждут писем. Около двух месяцев мы не спускались с гор. А я ничего не жду. Но может быть, счастье в том, чтобы ничего не ждать?
Подытоживаем результаты работ. Составляем сводные таблицы, упаковываемся. Все злые, раздражённые, устали, спешат:
— Домой, домой!
А я никуда не спешу.
Саблин помогает нам в сборах. Шутит, а сам погрустнел.
— Ну, кто же вам из всех нас больше нравится? Признайтесь хоть на прощанье!
— Все вы хорошие.
— Нет, это меня не устраивает. Персонально? Ирина?
— Красивая. Ничего не скажешь. Но мало мне её красоты, чего-то не хватает. А вот Леночка и некрасива, а всё в ней есть. Только надо ей подрасти, очень, очень уж молода…
Храня своё достоинство, Мария Емельяновна говорит мне:
— Своему я водки заказала из Теплоключинки привезти. Девчат, говорю, будем провожать как надо.
— Он у вас хороший, вы счастливая.
— Ну и вам я желаю, чтобы всё у вас было хорошо. Чтобы дождались счастья.
— Поздно. Чего хочу, не дождусь.
— Не зарекайтесь. Никогда не знаешь, когда оно придёт. Вот я Афанасия ждала без вести пропавшего. Всю войну прождала. Свекровь меня из дома выгнала, а я всё жду. Контуженый вернулся, весь штопаный, но дождалась. Поздно, говоришь? Никогда не поздно. Пока жив человек, надо ждать.
Надо ждать. Она права. Я-то знаю, счастье впереди. Все наши цифры, собранные результаты, казалось бы ещё не значащие и бессвязные, в логическом порядке распределятся по таблицам, найдут графическое воплощение и заговорят на своём языке. И оставшись с ними наедине, вдруг начнёшь понимать их язык, заговоришь на нём, и состоится сокровеннейшая беседа. Вот тут-то и придёт счастье, то ни с чем не сравнимое, творческое счастье, и приоткроется закономерность природы, которую почти слепо ищешь и только мечтаешь найти.
Для эдельвейсов мы освободили целый вьючный ящик. Везём их во всех видах — заложенные между страницами в книгах стихов и наших полевых журналах, высушенные пучками на солнце и в горячем песке, совсем свежие, только что сорванные, в мокрой марле.
Мы забросаем всю Москву эдельвейсами.
Из Теплоключинки нам пригнали лошадей к отъезду, сейчас их вьючат. И наши друзья пришли из леса, тихие, печальные. Наверно, понимают, что расстаёмся. Глажу своего Буланого.
