Обязательно буду всё записывать, каждый день, как папа. Правда, ему-то это зачем? Что там в его жизни происходит особенного. Чепуха!
Танечка теперь моя абсолютная наставница. В сущности, она очень даже хорошая, я даже её люблю. Но понимаю, что нужна ей больше, чем она мне. Без меня ей будет ой как плохо. Пусть и пилит она меня день и ночь, но ой как плохо ей будет, когда останется одна. А я не хочу быть одна, ни за что. Но только не с папой и мамой, и уж, конечно, не с бабушкой. Что они сделали для меня? Родили, только что. Эта хоть пилит с утра до ночи: это сделай так, это сделай эдак. А те даже этим не занимались, швырнули как собачонку. Плохая. Ну что же, может быть, я и плохая. А позаботились ли они о моей душе? Была же я маленькой? Кому до меня дело? Папе? Он день и ночь возится с своей мертвечиной. Маме? Каждая репетиция в её Народном театре дороже меня.
Москва, конечно, ошеломила. Но и здесь, видно, такие же сплетники, как и в нашем городке. Неужели людям везде так скучно? Как будто ни у кого нет своей личной жизни. С такой жадностью накидываются на всё то, что касается другого. И все выискивают плохое. Это ещё называется интеллигенция?
Танечка мне так их и рекомендовала: очень интеллигентный человек, очень интеллигентная дама… Подумаешь!
Вот бы стать дельфином и только иногда высовываться из воды. Как я люблю море, хоть и видела его только один раз в жизни. Но к нему не повернёшься спиной, потому что оно огромно. Лес тоже чудо, я это поняла. Как же мало я его знаю. Может быть, жить в лесу, в совершенной чащобе, выйти замуж за лесного сторожа? Нет, наверное, я всё же должна быть с людьми.
Очень отдельной жизни нет в маленьких городах. Люди там не такие чёрствые. А здесь… На одной площадке живёшь, и тебя не замечают. Вот только лифтёршам всё выкладывай, постоянно выспрашивают: куда идёшь, когда придёшь?
Читала Достоевского «Бесы» до рассвета. Подняла глаза — синее окно и дом, что во дворе, придвинулся вплотную. Утро. Двор, как каменный мешок. И только лестничные клетки, кухни да уборные в окнах, только их и видно, не людей, им-то до меня никакого дела, хоть умри.
Почему так могут остервенеть люди? Как бы самой не остервенеть, не обозлиться бы окончательно — тогда беда, ой, ой, что я натворю. Всё же доброта, наверное, нужнее, в жизни без неё невозможно. Надо её выискивать, если сразу не увидишь, надо искать.
И вообще-то надо быть доброй, наверное, это даже легче. Злости так много в мире, что если сама будешь злиться, то задохнёшься.
