— Пустое это море, пресное, не то что у нас в Керчи. И вино здесь пустое, не нравится. А водка такая же, — добавляет тётя Паша со знанием дела.
Станислава любит её разговор, прерываемый длинными паузами, её вопросы, на которые не обязательно отвечать.
— Сегодня приезжие, вроде из Москвы, разлеглись загорать, позорницы, всё с себя поскидали, людей волнуют, меня слушать не хотят. Пришлось милиционера вызывать. Он им добром говорит, так, мол, и так, не положено, а они раскричались. Он плюнул и ушёл. Кассирша сказала, не продам им больше билетов. Фотограф жену в больницу кладёт, резать будут — рак. И с чего он только берётся? Муж-то у тебя есть?
— Есть, — отвечает Станислава.
Тетя Паша смотрит недоверчиво.
— У Клавки живот растёт, а Кривого прогнала, спуталась с мясником. Мясо каждый день носит, варим. Я ей говорю, дура, с животом никому ты не нужна, мяснику и подавно, раз у него жена и дети. А Кривой свободный. Клавка мне: «Не потерплю. С животом брал, не скрывала, а теперь попрекать». Пустая голова! А девке ведь рожать скоро…
Клавка слабость тёти Паши. Она приютила её, и вот уже второй месяц держит без прописки у себя на пляже, в сторожке. Милиция не вмешивается. Да и кому какое дело. Тётя Паша пожалела беременную. Клавка приехала откуда-то с Севера, с какой-то стройки. Тётя Паша и сама не знает откуда. Приехала сюда на юг, погреться и родить.
— Ну я что? Гулящая девка, само собой, — полуодобрительно, полуосуждающе говорит тётя Паша. — Куда ей деваться, кому она нужна с животом-то? Дура, и я говорю. Теперь связалась с мясником. Держалась бы уже Кривого. Сторож на колхозном рынке голодным не останется. А без мяса мы обойдёмся. Теперь фрукт пошёл, ещё полезнее.
Станислава несколько раз видела Клавку на пляже, тётя Паша показала её. Некрасивая, крупная, с плоским лицом и руками в наколках, она не вызвала у Станиславы симпатии, скорее брезгливость, такую же, как и все её похождения. Но история чужой жизни, далёкой и непонятной, отвлекала от собственных дум. «Оказывается, и такое бывает…» А в рассказах тёти Паши появлялись всё новые подробности, Клавкину судьбу старуха близко принимала к сердцу.
— А когда родится ребёнок, как же вы будете жить в вашей сторожке? Может быть, лучше отдать его в воспитательный дом?
— Нипочём не отдадим! У меня на пляже места и десятерым хватит. Сами воспитаем. Так и будем жить. Воздух у нас здесь какой! Ты же часами сидишь, не надышишься. Солнце, море… А что ещё человеку надо?
