Лица, предметы, цвета, шорохи, звуки соединились для неё во что-то серое, бесформенное. Ни отчаяния, ни скорби, ни жалости… Она не испытывала ровно ничего. Серое и густое облепило её, сковало все чувства, все мысли. Через это серое она пробивалась, как сквозь туман.
Они пошли над Волгой.
— Может быть, сядем? — спросил его друг.
— В прошлом году, — ответила она.
Они сели на скамейку. Было очень жарко, но лёгкой прохладой несло от воды. Она ничего не ощущала, не видела, не слышала. Так они сидели.
Мимо прошла старуха с корзинкой земляники. Мелькнули красные ягоды…
И вдруг она заметалась. В мгновение серое как бы распалось на все цвета, все запахи, все краски мира. Она увидела уходящую старуху и закричала:
— Купите, купите мне ягод!
Его друг растерялся от неожиданности, от странной её просьбы. А она торопила:
— Скорее, скорее, она уходит! Купите больше, всю…
Она глотала душистую сладкую землянику, вынимая её из газетного кулька, как тогда…
С каждой горстью к ней возвращалась жизнь. Она услышала многоголосый щебет птиц и голоса поющих в лодке, как тогда…
Увидела белый обвал жасмина у забора, услышала запах. Увидела лицо его друга, осунувшееся, в капельках пота. Поняла, что пережил он за эти сутки. Увидела жёлтое небо над Волгой, пёструю толпу у пристани, маленький катер на воде, как тогда…
Увидела валяющуюся под берёзой рваную детскую сандалию. Каждая малость теперь с удивительной чёткостью фиксировалась её сознанием.
Когда последняя горсточка ягод была съедена, она скомкала кулёк, приподнялась и беспомощно опустилась на скамейку, заголосила по-бабьи и плакала, плакала, плакала…
