Весна в Джанхоте | страница 4



Когда они вернулись к себе, хозяйка ахнула, всплеснув руками:

— Что же с вами делать? Ой, ой, совсем сожглись!

Гулять не пошли. Вечером их стало знобить, кожа чертовски горела.

Она смазывала ему спину и плечи своим кремом, проверяла, нажимая пальцем, где обожжено. Смеялась, что он оказался более тонкокожим. Приготовила чай и подала ему в постель, накрыла вторым одеялом.

Из дома отдыха доносилась музыка. Они лежали на тех же узких скрипучих кроватях, как и вчера, в ознобе, совершенно больные, как бы уплывая куда-то, в эту музыку, в полубред, в полусон.

Её разбудило солнце. И опять она чувствовала себя легко и беззаботно. Она поднялась. Он ещё спал. Лицо его было красным, широкий лоб пересекла белая незагоревшая морщина, крупный рот, по-детски припухший, казался обиженным и как-то особенно выделялась седина на висках.

На черешне прибавилось розовых ягод, а дикие розы, заплетавшие терраску, почти совсем распустились. Весна была на той своей последней грани, когда ещё неделя, может быть, три дня, и вся эта ночная прохлада, утренняя свежесть и прозрачность перейдут в тяжёлое жаркое лето.

Она разбудила его после того, как накрыла на стол, приготовила завтрак, сварила кофе. Он был смущён и рад, побрился, надел свежую рубашку. На пляж не пошли.

Поднимались по скалам. Он помогал ей, подавал руку и тут же отнимал, как будто боялся задержать её руку в своей. Гуляли молча. Шли по крутому берегу меж сосен, пахло смолой и морем, и на сиреневых стволах поблескивали и дрожали прозрачные длинные капли.

Он немного, отстал от неё, а когда-она это заметила, остановилась, дождалась и спросила, почему он её бросил. Он ответил:

— Мне показалось, вы хотите побыть одна.

Она засмеялась, взяла его под руку и почувствовала, как он весь подобрался.

Стали удаляться от берега, пошли в глубь рощи, сосны сменились лиственными деревьями. Вышли на поляну. Становилось жарко. Решили возвращаться обратно и стали спускаться по узкой тропинке между кустарников. Наткнулись на медянку, гревшуюся на солнце, прекрасную, сверкающую чешуёй, как само искушение. Он ловко, с одного удара, размозжил ей голову камнем.

— Прощается тысяча грехов. Но насчитаете ли вы столько? Подождите, дайте мне с ней разделаться.

— Всё условно, но жестокость всё-таки в нашей природе, — сказала она.

— До чего же живучая гадина!

До темноты сидели у моря, было очень тепло. Он вспомнил Магадан, где прошла его юность. Вдруг рассказал историю, как загнанный волками олень, спасаясь, забрёл в море. И как они появились на берегу с ружьями. Олень увидел людей, почувствовал защиту, вышел из воды, пошёл навстречу… Один пьяный мерзавец из их компании всадил в оленя пулю. Все сразу протрезвели.