Держать себя в руках, — снова напомнил себе Виктор. — Это простое и неосознанное движение, которое мог позволить друг, только и всего.
Он не отреагировал на ее прикосновение. Маделин сложила руки на коленях. Она смутилась. То она говорит, чтобы он и не думал прикасаться к ней, то сама поправляет ему волосы. Неудивительно, что он не прореагировал: наверное, принимает ее за свихнувшуюся?
— Да, — резко произнесла она. — Здесь нам, похоже, ничего не выгорит.
— Согласен. Надо перебираться в другое место.
Музыка прекратилась.
— Хорошо посидеть в тишине и спокойствии.
Он согласно кивнул.
И поскольку он сидел молча, посматривая на нее, будто размышляя о чем-то, Маделин решила поддержать разговор.
— Что вы делали на работе на этой неделе?
— То же, что и обычно. Про себя она отметила раздраженность его тона и догадалась, что работа не вызывает у него особого удовлетворения.
— А чем вы занимались, когда служили в полиции?
Виктор заметил, как две девчонки за соседним столом по очереди передают одна другой самокрутку.
— Разными делами. Я работал в отделе по раскрытию опасных преступлений… — на самом деле ему совсем не хотелось говорить о своей работе в полиции: при воспоминании об этом он становился задумчивым и несчастным.
— Там была интересная работа?
— Иногда, — он не хотел казаться неразговорчивым, но эта тема его раздражала, и он постарался переменить ее.
— А все ваши родственники так и живут в Джорджии? — спросил он.
Ей стало ясно, что по какой-то причине он не желает говорить о работе в полиции. Хотя ее мучило любопытство, она ответила на его вопрос:
— Большинство. А где ваша семья? — она с интересом ждала, что он ответит на этот раз.
— Два брата живут здесь, в Лос-Анджелесе, а еще два — в Сан-Франциско. Отец тоже здесь, только на лето он уезжает погостить к сыновьям.
Руки у него большие и грубоватые, — отметила она, продолжая наблюдать за ним.
— А сестер, для разбавки, у вас нет? — подшутила она.
— Нет. В нашей семье не было женщин, после того как мне стукнуло восемь или около этого. Мать умерла от сердечного приступа, когда ей не было и сорока, — тихо добавил он.
Маделин промолчала, понимая, что выражение сочувствия будет не совсем уместным, ведь прошло уже много лет. Он улыбнулся сам себе. — Рос я в жесткой и грубоватой атмосфере. Отец работал плотником на студии «Уорнер Браверс». Он был такой жилистый, да и работа поддерживала его в форме. Если кто из нас пытался противоречить ему, то сразу же получал оплеуху. И, указав на себя, продолжил: — Лично я всегда старался не выводить его.
