— Где люди? Почему здесь никого нет? — Хантер поставил сапог на шлейф вонючих рваных тряпок, волочившийся за бродягой.
— Все ушли… Меня бросили. Один остался, — просипел тот, гребя ладонями по скользкому граниту, но не сдвигаясь с места.
— Куда ушли?
— На Тульскую…
— Что там творится? — встрял подоспевший Гомер.
— Откуда мне знать? — скривился бездомный. — Кто туда ушел, там и сгинул. У них и спрашивай. А у меня нет сил по туннелям шататься. Я тут помру.
— Почему уходили? — не отступал бригадир.
— Страшно им было, начальник. Станция пустеет. Решили прорываться. Никто не вернулся.
— Совсем? — Хантер поднял ствол.
— Совсем. Один только, — поправился бродяга, замечая наведенное дуло и съеживаясь, как муравей под линзой. — На Нагорную шел. Я спал. Может, показалось.
— Когда?
— У меня часов нет, — тот замотал головой. — Может, вчера, а может, неделю назад.
Вопросы иссякли, но пистолетный ствол по-прежнему глядел допрошенному в глаза. Хантер молчал, словно у него внезапно кончился завод. И странно тяжело дышал, как если бы разговор с бродягой отнял у него слишком много сил.
— Можно мне… — начал бездомный.
— На, жри! — прорычал бригадир и, прежде чем Гомер успел сообразить, что происходит, дважды спустил курок.
Черная кровь из простреленного лба залила распахнутые глаза несчастного, и, прибитый пулями к земле, он вновь превратился в груду тряпья и картона. Не поднимая глаз, Хантер пополнил обойму «стечкина» четырьмя патронами и спрыгнул на пути.
— Скоро все сами узнаем, — крикнул он старику.
Гомер наклонился над телом, забыв о брезгливости, взял кусок ткани и прикрыл им расколотую голову бомжа. Его руки все еще дрожали.
— Почему ты его убил? — слабо выговорил он.
— Спроси себя, — глухо ответил Хантер.
* * *
Теперь, даже собрав всю волю в кулак, он мог только опустить и поднять веки. Странно, что он вообще очнулся… За тот час, пока он находился в забытьи, онемение ледяной коркой покрыло все его тело. Но его язык присох к нёбу, а грудь будто придавила пудовая гиря. Он даже не мог попрощаться с дочерью, а ведь это было единственным, для чего стоило приходить в себя, так и не доведя до конца тот давний бой.
Саша больше не улыбалась. Теперь ей снилось что-то тревожное, она свернулась клубком на своей лежанке, обняв себя руками, нахмурившись. С детских лет отец будил ее, если видел, что дочь мучают кошмары, но сейчас его сил хватало только на то, чтобы медленно моргать.
Потом и это стало слишком утомительно.
