— Я рад, что у твоего друга свой подход ко всему, — заговорил он.
— О чем ты? — Саша нахмурилась.
— Если бы он так же сильно, как и ты, мечтал спасти гражданское население, пришлось бы брать его с собой. А так — разбились по парам, и каждый будет заниматься тем, чем ему хочется. Он — убивать, ты — лечить…
— Он не хочет никого убивать! — резко и чересчур громко сказала она.
— Ну да, просто такая работа… — Он вздохнул. — Да и кто я такой, чтобы его осуждать?
— А чем ты будешь заниматься? — не скрывая издевки, спросила Саша. — Играть?
— А я просто буду рядом с тобой, — улыбнулся Леонид. — Что еще надо для счастья?
— Ты это просто так говоришь. — покачала головой Саша. — Ты меня не знаешь совсем. Как я могу тебя сделать счастливым?
— Есть способы. На красивую девушку посмотреть достаточно — настроение поднимается. А уж…
— Ты считаешь, что разбираешься в красоте? — Она покосилась на него.
— Это единственное, в чем я разбираюсь. — Он важно кивнул.
— И что же во мне такого? — Морщинки наконец разгладились.
— Ты вся светишься!
Его голос вроде бы звучал серьезно; но спустя миг музыкант приотстал на шаг и скользнул по ней глазами.
— Жаль только, что ты любишь такую грубую одежду, — добавил он.
— А что в ней не так? — Она тоже замедлилась, чтобы отлепить от спины его щекочущий взгляд.
— Свет не пропускает. А я как мотылек… Всегда лечу к огню. — Он с нарочито дурацким видом помахал кистями рук.
— Темноты боишься? — слабо улыбнулась она, принимая игру.
— Одиночества! — Надев печальную маску, Леонид сложил лапки на груди.
И зря. Настраивая струны, он не рассчитал сопротивления, и самая тонкая, самая нежная, которая могла бы вот-вот запеть, звякнула и лопнула.
Легкий туннельный сквозняк, сдувший серьезные мысли и заставивший Сашу жонглировать игривыми намеками с музыкантом, разом стих. Она протрезвела и теперь корила себя за то, что поддалась ему. Неужели ради этого она бросила Хантера, оставила старика?
— Как будто ты знаешь, что это такое, — отрезала Саша и отвернулась.
* * *
Серпуховская, вся бледно-серая от страха, растаяла во мраке.
Бойцы в армейских противогазах отрезали ее от туннелей с обеих сторон, блокировали переход на Кольцо, и станция, предчувствуя беду, жужжала растревоженным ульем. Хантера с Гомером вели через зал с охраной, как большое начальство, и каждый обитатель Серпуховской старался заглянуть им в глаза — не знают ли они, что происходит на самом деле, не решена ли уже его судьба? Гомер уткнулся взглядом в пол — он не хотел запоминать эти лица.
