Молния бешено заржал и прянул вперед так резко, что тяжесть на спине исчезла, и Генри услышал лишь, как лязгнули у самого уха клыки. Волчица! Жеребец спас его от затаившегося зверя! Но уже в следующую секунду конь заскользил по склону, неудержимо сползая в пропасть и теряя равновесие.
Генри упал на бок, ударившись грудью о землю, а конь всем весом навалился на его ногу. Скольжение продолжалось, и Генри вопил, как безумный, чувствуя, как ледяная кора и острые камни срывают кожу с бедра. Наконец, извернувшись, Молния вскочил на ноги, но герцог теперь оказался на земле у самых копыт. Подкова едва не расплющила ему руку, но главное – падение прекратилось, и герцог мог оглядеться.
То, что он увидел, было куда страшнее пропасти. Тугим сизым клубком прямо на него неслась старая волчица. Клыки ее сверкали. Генри опять закричал и вскинул руку, стараясь защитить горло. Ему удалось на миг удержать зверя, ощутив у самого лица зловоние волчьей пасти, и он попытался ударить волчицу ногой. Жуткая боль пронзила руку, на которую прежде наступил конь, а теперь ее терзало дьявольское создание. Он слышал, как трещат его кости. Рука ослабела, и страшные клыки рванули плоть. Мир окрасился в алый цвет.
«Это конец», – безразлично подумал герцог, успев удивиться, что не сразу лишился сознания. Рядом он видел стекленеющие глаза волчицы, чувствовал, как она вздрагивает и глухо хрипит. Он плохо различал окружающее и захлебывался соленой кровью.
«Разве, когда умирают, бывает так больно?»
На какой-то миг ему стало легче дышать. Он не ощущал больше тяжести навалившегося на него мохнатого тела.
И тогда он на секунду увидел бледное напряженное лицо леди Анны. В ее руке был зажат длинный охотничий кинжал, а теплая волчья кровь еще дымилась на лезвии.
Провалы в памяти бывают истинным благом. Генри ощутил это, когда очнулся в своем покое и увидел склоненное над ним лицо баронессы. Она была все в том же белом покрывале, облегавшем подбородок и щеки.
– Боже мой, вы пришли в себя! Как я рада!
Он попытался улыбнуться, но не смог. Лицо не повиновалось ему.
Герцог увидел вокруг себя Ральфа Баннастера, отца Мартина, барона Майсгрейва. Он глядел на них со слабым изумлением, а когда попытался заговорить, ему удалось лишь слабо застонать от нахлынувшей боли. Вопили истерзанные мышцы ноги от голени до бедра, тупо ломило руку, лицо жгло, словно адским огнем. И тут он осознал, что глядит на окружающих лишь одним глазом. Это так его напугало, что он все же разомкнул запекшиеся губы и спросил, что случилось с его лицом.
