Вслед за тем настоятель величаво удалился, а Ральф Баннастер подхватил рвущего на груди рубаху Бэкингема, ибо у того стал такой взгляд, что перепуганный оруженосец решил, будто герцог сию минуту угостит достойного прелата добрым пинком в зад.
– Ради светлого Рождества, ваша светлость! – беззвучно умолял он. – Сдержитесь! Вспомните, к чему привел ваш необузданный нрав в Линлитгоу!
Вошел монах и молча провел путников в монастырскую кухню, пол которой был вымощен каменными плитами, а в торцах помещения на возвышениях стояли печи. Вдоль стен тянулись столы для разделки и обработки туш, а на черных дубовых полках над ними громоздились бесчисленные кувшины и кадки с вином и приправами. Монах-прислужник мыл в чане посуду после трапезы монахов. Здесь было так душно, что герцога сразу прошиб пот. Он устало опустился на скамью. Голова кружилась, и, несмотря на жару, его бил лихорадочный озноб.
– Что с вами, господин? – Как ни был обеспокоен Ральф, ответа он не услышал, так как подали еду – ломти сочной поджаренной ветчины и до отвала тушенной с приправами капусты. Оруженосец и проводник с жадностью набросились на снедь, Генри же снова лишь прикоснулся к своей миске.
«Я действительно болен, – размышлял он. – Как это некстати… Надо как-то держаться; может, удастся переломить хворь», – и тут же снова зашелся трескучим кашлем. К тому же в тепле заныли раны. Пухлый монах-повар поставил перед Генри плошку молока со взбитым яйцом, и герцог заставил себя выпить смесь. Это было необходимо, если он хотел сохранить силы и добраться до Англии. Англия! Сейчас ему казалось, что никогда больше он не пересечет этот снежный рубеж, никогда не услышит чистую и прозрачную родную речь.
Келья, куда их отвели, показалась после теплой кухни ледяной. Ральф набросился на монастырского служку:
– Ты что, не видишь, набожный осел, что моему господину нездоровится? Немедленно тащи сюда жаровню и дюжину теплых одеял.
Монах ухмыльнулся и удалился вразвалку, однако поручение все же выполнил, а его помощник принес обернутый в кусок овчины нагретый камень, который Ральф положил в ногах у Генри.
– Они не такие уж скверные люди, эти шотландцы, – приговаривал Ральф, кутая герцога в одеяла и набрасывая сверху плащи. – Глядите, они прислали настой из трав. Сейчас вы согреетесь, а утром, пожалуй, сможете тронуться в путь.
У Генри трещала голова, дыхание было жгучим, но его так трясло, что зубы стучали о край оловянной чашки, из которой Ральф поил его отваром. Допив, Генри улыбнулся Ральфу.
