– Ричард! – вопил Эдмунд, свешиваясь с седла и протягивая брату руки.
Ричард уцепился за него. Рванув на себя Эдмунда, он выдернул его из седла. Мальчик упал, Ричард переступил через него и, прыгнув на коня, галопом понесся прочь. Эдмунд остался у врагов.
Дождь все неистовствовал. Ричард мчался по мокрому полю, еще не понимая, что с ним происходит, и, лишь когда завидел шатры лагеря Белой Розы, немного успокоился.
Остановив коня, он сбросил шлем. Ледяная вода остудила голову, но его тут же вновь обдало жаром. То, что произошло у замка Сендель, явилось ему во всем своем ужасе. У него пересохли губы.
– Господь всемогущий, ради милосердия! – простонал он.
Позор, несмываемый позор! Ежели станет известно, что произошло, он обречен влачить жизнь изгоя. Английское рыцарство… В лучшем случае в него будут тыкать пальцами и зубоскалить, в худшем – забросают камнями. Герб Йорков навеки опозорен, а его имя станет нарицательным для труса и подлеца.
Ричард поднял глаза на шатер отца. Гнев великого Йорка будет страшен. Ричард в оцепенении не трогался с места. Его конь нетерпеливо переступал с ноги на ногу и мотал головой, отфыркиваясь. Наконец что-то заставило Ричарда оглянуться.
Через поле шагом ехал Уорвик. Его белый конь был до седла забрызган грязью. Ричард с ужасом и надеждой глядел на графа. Если Уорвик смолчит… кто может узнать? О солдатах Маргариты он сейчас не думал. Кто станет их слушать? Но Уорвик! Одно его слово – и все кончено.
Ричард машинально провел рукой по луке седла, нащупывая колчан со стрелами. Если сейчас он убьет Уорвика, никто не прознает о его позоре. Но ни стрел, ни арбалета не было. Это же конь Эдмунда! Тогда, вконец отчаявшись, он соскочил с коня и двинулся навстречу Уорвику.
– Сэр Ричард Невиль! – окликнул он графа.
Но Уорвик даже не глянул в его сторону. Он попытался объехать Ричарда, но тот перехватил его лошадь под уздцы.
Сейчас, по прошествии многих лет, Ричарда по-прежнему жег стыд при одном воспоминании о том, как он тогда унизился перед Уорвиком, как молил, как ползал на коленях в грязи, обнимая копыта его коня. Но тогда он думал только об одном – любой ценой заставить графа молчать. Уорвик, который поначалу даже не слушал его, наконец промолвил:
– Встань, Ричард! Тошно смотреть, как ты, словно червь, извиваешься по земле. Я не стану говорить о твоем бесчестии, даю слово. Но не думай, что твои стенания тронули меня. Нет. В моих глазах отныне ты полное ничтожество, трусливый раб, лживо назвавшийся рыцарем. Но я буду молчать, потому что служу дому Йорков и не желаю, чтобы на утреннем солнце их герба лежало такое пятно.
