Вымороженным голосом Татьяна заявила, что как раз теперь – вряд ли…
Я осмелился возразить, ну, зачем же так категори… зировать!
Она ответила: а затем, что я только что вылила всю кастрюлю.
И ее завершающее «В унитаз!» прозвучало веско и хлестко, как последний довод обвинителя, не оставляющий мне ни единого шанса на оправдание.
– Извини, – зачем-то сказал я.
Потом она опустилась передо мной на колени, едва не смешав в кучу ту часть кусочков, которые я уже проверил на совместимость, с той, которую пока не успел, заставила меня посмотреть ей в глаза и спросила:
– Мужа, с тобой все в порядке?
Дальнейшее я припоминаю смутно. То ли я ответил ей что-то не то, то ли не ответил вовсе, только Татьяна вдруг заплакала и снова куда-то исчезла, а мне удалось почти подряд найти еще четыре кусочка.
Четыре подряд идущих кусочка лежали вместе – это вовсе не так удивительно, как могло бы показаться. Скорее всего, этот пазл кто-то уже собирал раньше, до меня. А после – разобрал, но не очень старательно перемешал кусочки.
Это предположение объясняло бы многое.
1000.
Магия творения. Магия ритуала. Магия круглых чисел. Когда они переплетаются, безумно хочется курить…
Я взобрался на табуретку. Слегка покачивало, как после недолгой, перенесенной на ногах болезни. На всякий случай я ухватился рукой за раскрытую дверцу антресоли.
Здесь скопилось все самое старое, пыльное и бесполезное, что было в квартире, в основном – вещи, оставшиеся после мамы. Как ни обманывай себя, обещая отдать все это богатство в армию спасения или вывезти на дачу, которая – ну… будет же у меня когда-нибудь дача!.. – хлам все равно останется хламом, его никак нельзя будет использовать, он никогда не пригодится. Но выбросить, почему-то жалко.
Это как старые письма, которые ты никогда не перечтешь, но рука не поднимается спустить их в мусоропровод. И вот они копятся в пыльных ящиках секретеров, собираются в стопки, перевязываются тесемочками… А потом сжигаются. Такая смерть кажется тебе более… милосердной.
Впрочем, чего это я? Не так уж много тут этого хлама. По крайней мере, когда я открыл дверцу, мне ничего не свалилось на голову, как это неоднократно случалось раньше.
Я запустил руку в пыльный сугроб из замши, фетра и фланели и, покопавшись в нем, нащупал распечатанную пачку сигарет. «Жетан», черная этикеточка. Сейчас таких уже не выпускают.
По слухам, запах крепкого табака отпугивает моль. За моль ответить не могу, но… меня он сейчас притягивал.
