Не скажу, что я успокоилась – какое там! Я знала, что это во мне останется навсегда. Меня все оскорбили – Тинка, Мишка, разве что к уляляевке я была без претензий. Что с нее взять? И кто я ей, чтоб она со мной считалась и мои интересы поставила выше своего нижнего места? Но это мои внутренние переживания, до них никому нет дела, а по жизни внешней я считала, что из-под трамвая выскочила.
Что у нас приближается? Апрель, да? Нет, еще рано. Март… Ну, в общем, на День Советской Армии прихожу домой, а дома на моем любимом месте в углу дивана под гжельским подфарником сидит-рассиживает уляляевка. А сын Миша ходит по комнате и с треском отрывает себе пальцы. Я рот не успела открыть, как они в два голоса мне прокричали следующее:
Миша: Мама, я должен тебе сообщить важную новость.
Уляляевка: У меня три с половиной месяца, и абортом я гробить себя не буду.
Миша: Это мой ребенок, мама, и как честный человек…
Уляляевка: Тетя Тина – свидетель. Я с ним с ноябрьских.
Миша: Как честный человек, мама, я не могу поступить иначе.
Уляляевка: Попробуй поступи, попробуй. Я на тебя посмотрю.
Миша: Ты, пожалуйста, меня не запугивай.
Уляляевка: Прям! Таких, как ты, только так и надо. Испугался мамочки, ходить перестал. А когда у меня были последние? Помнишь? Кто мне тогда по городу вату искал?
– Встань, – сказала я уляляевке. – Встань и иди.
Она безропотно. Встала и пошла к двери. Там повернулась и завершила мысль:
– Я уже встала на учет. Мне нужно сбалансированное питание для формирования костей ребенка.
И ушла, гордо так. Будто я тварь ползучая, а не она стерва. А сын мне дрожащим голосом сказал:
– Мама, пойми, я не подлец. Я не так воспитан.
– Я подлец, – сказала я. – Этому не бывать.
Потом я зашла к нему в комнату, он в трусах, спиной ко мне стоял у окна и трещал пальцами.
– Дурак! – сказала я. – Ты разве можешь быть уверен, что это твой ребенок?
И тут я вам скажу самое главное из всего: сын мой пошевелил своими голыми лопатками.
Боже! Как я их знаю – своих мужиков. Как знаю! Иногда думаю, зачем? Что бы мне быть дурой и не видеть, и не слышать или видеть-слышать, а не понимать. Я же – с ходу. Ключ в замке поворачивается – знаю настроение, глаз закисший утром раскроют – я уже первое хриплое слово слышу. Я иногда сыночка своего слушаю, когда он мне лапшу на уши вешает, а сама за его пальцами слежу, вот они у него – пальцы – психуют раньше всего. Если по телефону и я пальцы не вижу, то я по тонкой ноте – и-и-и-и! – которая даже в слове «мама» есть, все понимаю. «Мама!» – говорит он, а меня нота током бьет, хоть ее вроде бы и нет.
