Влад Котов — обожженный с горящими волосами полз к окну, чтобы присоединиться к тем, кто уже погиб внизу, не очень хорошо понимая, что делает. Боль в теле была настолько адской и нестерпимой, и, он был готов спрыгнуть вниз, чтобы избавиться от нее. Он знал, если бы даже случится чудо, и его сумеют вытащить из пылающего ада, то шансов выжить у него все равно не было.
Кожи практически не осталось, волос тоже, вместо здорового крепкого парня, который вошел в здание, теперь к окну полз обугленный кусок мяса. Вероятно, если бы он получше соображал, то остался бы на месте — какая разница, где умирать и как?
Главное — все-таки результат, а не способ его достижения.
Но вперед толкала ужасная боль, и он полз, теряя сознание и снова приходя ненадолго в себя.
Смерть сама решает, кто и когда должен погибнуть. Едва Кот добрался до окна и стал переваливаться через подоконник, как его подхватила чья-то сильная рука и потащила вверх.
Если бы мог он что-то видеть обожженными глазами, то заметил бы, что фигура спасителя сливается со стеной здания. Ее не могли заметить ни толпа зевак, ни люди из соседних зданий, в окнах которых торчало немало любопытных, ни даже те, кто стоял на подоконниках в соседних комнатах, озираясь и ожидая чуда.
Человек поднялся по кирпичной стене, вытащил Кота на плоскую крышу, где плавился от жара битум, и перекручивались листы рубероида, создавая странную и жуткую композицию, перебежал на другую сторону здания, выходившую в пустой, закрытый железными воротами двор и спустился вниз.
Для подъема и спуска он не пользовался веревкой или какими-то другими приспособлениями, довольствовался только ногтями на руках и ногах, которые подросли, отвердели, превратившись в жесткие когти, пробивающие цементный раствор, скрепляющий кирпичи.
Влад лежал у него на спине и умирал, не понимая, что происходит. Только во дворе, к нему на мгновение вернулось сознание, но и тогда он ничего не понял.
Здесь было пусто и слишком тихо, сюда не долетали крики гомонящей толпы на улице, не падали тела и пылающая мебель, так как внутрь двора не выходило ни одно окно горящего здания.
Он очнулся, когда по его телу, точнее по обгорелому мясу, прошлись ловкие умелые руки, втирающие остро-пахнущую мазь, боль была адская, даже превосходящая всю ту, что ему довелось испытать. Крот яростно замычал, потому что для стона не мог разлепить спекшиеся губы.
— Слушай меня, Владик, и запоминай, — проговорил человек. — Много лет тому назад твой дед спас мне жизнь, он меня и послал сюда, когда услышал по радио, что горит здание, в которое тебя отправил. Так что сейчас я просто возвращаю свой долг ему…
