В комнате царил полумрак, потому что она освещалась лишь тридцатисантиметровыми свечами, установленными по обоим краям подиума. Модели в синих коротких платьях с белым кантом и золотыми пуговицами у отворота держали у губ трубы для подачи сигнала кораблям во время тумана, в то время как из динамиков раздавался шум шторма. Белая стена за подиумом была залита светом единственного прожектора, и на ней демонстрировалось киноэссе Ванессы о Нью-Йорке, которое она посылала в Нью-Йоркский университет. Фильм был черно-белым и выполнен в стилистике сороковых, которая хорошо сочеталась с платьями моделей. И хотя все воспринимали эту морскую тематику слишком уж серьезно, Ванессе пришлось согласиться с тем, что было прикольно смотреть свой фильм на большом экране в свете прожектора.
Очень худая дама, сидящая рядом с ней, открыла карманный компьютер «Палм Пайлот» и длинным красным ногтем напечатала: «Восхитительный фон». К ее кашемировому свитеру песочного цвета был пристегнут бэдж со словом «Вог», челка ее была промелирована широкими бронзовыми прядями, а волосы сзади убраны в маленький хвост. Она продолжила печатать: «NB! Спросить у Джеда, откуда он взял этот фильм».
Ванесса подумала, может, толкнуть ее легонько локтем и сказать: «Я его сняла», — но решила, что лучше не суетиться и посмотреть, что будет происходить дальше. Возможно, кому-то фильм вообще не понравится, и тогда по этому поводу он поднимет шум, а Ванесса станет печально известным режиссером, чье по-настоящему правдивое изображение Нью-Йорка станет провалом Недели высокой моды в Нью-Йорке. Она вдруг подумала о Дэне. Как ему там, на показе «Лучше, чем голые»? Она представила, что у этой новой привлекательной бразильской супермодели Аник — или как там ее? — он просит огонька, даже не подозревая, кто она такая. Именно это она и любила в Дэне, его божественное простодушие.
Фильм подошел к тому моменту, где два старика в шерстяных куртках из шотландки и черных шерстяных кепи, которые так хорошо гармонировали, играли в шахматы в Вашингтон-сквер-парке. Голова одного покачивалась на груди, горящая сигарета ненадежно держалась на его отвисшей нижней губе, и по всему было видно, что он начал засыпать. Другой схватил его за пальцы, чтобы удостовериться, спит ли он, прежде чем растолкать его и передвинуть фигуры.
На Хайвей, 1, шум шторма утих и зазвучала резвая музыка. Мускулистые парни в коротких синих шортах при помощи канатов выволокли на сцену огромную картонную лодку. Из нее опустился трап. По нему стали спускаться одновременно по две модели, всего их было около сотни. Интересно, как же все они смогли поместиться в эту лодку? На манекенщицах были синие атласные гарнитуры дамского белья, белые ажурные чулки выше колен, белые перчатки выше локтя и белые замшевые ботфорты. Спустившись по трапу, они перешли к исполнению сложного танца. Они изображали нечто среднее между работой авиадиспетчеров и синхронным плаванием. Вдруг стройные ряды жестикулирующих моделей расступились и явили зрителям проворного парня с вьющимися рыжими волосами до плеч, на котором был белый костюм-тройка. Парень держал в руках золотую трость с инкрустированными бриллиантами и отбивал чечетку.
