Джанни пил кофе и кокетничал с мойщиками волос. Блэр угрожающе посмотрела на него, тем самым провоцируя его на то, чтобы он напортачил с ее прической.
— Как только вы будете готовы, мисс, — отозвался он скучающим голосом, будто ему все равно, стричь ее или нет.
Блэр глубоко вздохнула. Она избавлялась от прошлого: от несложившихся отношений с Нейтом, от внушающего отвращение нового мужа матери и ее возмутительной беременности, от заваленного собеседования в Йельский — и заново создавала свой образ. Йель дал ей еще один шанс, и с этих самых пор она будет хозяйкой своей собственной судьбы: будет писать сценарий, режиссировать и играть в фильме под названием «Моя жизнь». Она уже представляла себе заток статьи о ее прическе в рубрике «Стиль» в «Нью-Иорк таймз»: «Коротко для дебюта в Йельском».
Ее лицо расплылось в победной улыбке, которую она репетировала для интервью с Оуэном Уэллсом в четверг вечером.
— Я готова.
Стихи о сексе исполнены лжи
— Итак… — сказала Ванесса, похлопывая Дэна коленкой по бедру. Они лежали обнаженными на спине и, в изумлении от произошедшего, пристально разглядывали потрескавшийся потолок его спальни.
— Как тебе?
Ванесса уже несколько раз попробовала, что такое секс. Это было с ее бывшим дружком Кларком, взрослым барменом, с которым она недолго встречалась осенью. Дэн тогда (подобно другим более или менее предсказуемым представителям мужского пола) был полностью поглощен мечтами о Серене Ван-дер-Вудсен и не мог заметить, что Ванесса влюблена в него. Но даже если бы секс для нее был новым ощущением, она отнеслась бы к нему прозаически, потому что так она относилась ко всему. Дэн же, напротив, никогда ни к чему не относился прозаически. Тем более когда только что лишился девственности. Ей не терпелось узнать о его реакции. — Это было… — Дэн не моргая уставился на серую выключенную лампочку, свисающую с потолка, он был одновременно недвижим и перевозбужден. Их ноги соприкасались под тонкой красной простыней, и казалось, что между ним и Ванессой проходил электрический ток, который отдавал у Дэна в пальцах ног, в коленях, в пупке, в локтях и на концах волос. — Неописуемо, — в конце концов ответил он, потому что у него действительно не было слов, чтобы описать то, что он почувствовал. Было бы невозможно написать стихотворение о сексе, не прибегая к занудным избитым метафорам, таким, как взрывающийся фейерверк или музыкальное крещендо. И даже они были неточны. Они не могли передать ни то, что он в действительности ощутил, ни то, что секс для него был процессом познания мира, в течение которого все обыденное становилось совершенно удивительным. Возьмем, к примеру, левую руку Ванессы. Ничем не примечательная рука: мягкая, бледная, покрытая коричневатыми волосками и то тут, то там разбросанными родинками. Но когда они занимались сексом, она уже не была той знакомой рукой, которую он знал и любил с тех самых пор, как в десятом классе их с Ванессой не пустили на вечеринку, она была изящной драгоценностью, которую он целовал без устали, чем-то новым, восхитительным и вкусным.
