А тут еще этот немец-фотолюбитель, совсем старый, растерянный и неуклюжий. Из его выцветших глаз вдоль коллоидного шва через щеку текли слезы. Мария знала, они старческие, непроизвольные, и на них не нужно обращать внимания. Ей не хотелось тратить на утешение старика время, и она твердила ему «гут! гут!» – в смысле все хорошо, а он ей на невероятном русском вышамкивал что-то типа: «Зер извиня… Их стар дурэнь…» Если бы не немка, то ли просто посторонняя немка, то ли родственница, которая увела его, Марии было бы не спастись… Старик напоследок сунул ей визитку – зачем? Она положила ее в карман ветровки, которую взяла на всякий случай. Она не могла, не умела объяснить ни этому немецкому деду, ни толпящимся вокруг нее людям, что капля ее крови – это ее договор с Городом, скрепленный маленькой кровью на его земле.
Но кровь, конечно, тут же вытерли, а палец обиходили, как куколку, и надарили чего только не…
Мария кланялась и благодарила, благодарила и кланялась. Кланяться было неудобно, ее как бы тяжелил город, живший в ней.
Уже вечером Жорик сказал: «Извините, вы дура. Вы могли с них столько взять, потому что у вас страховка. Вам же надарили кучу говна!»
– Жорка! Дети! – закричала его жена.
– Брось! – сказал он. – Мы теперь вполне можем общаться матом, они в него не въедут.
Разговор был Марии неприятен, он мешал ее состоянию… То, что было в ней, было сильным, горячим, а разговор о страховке был холодным и липким. Под каким-то удобным предлогом Мария вышла на лоджию. На сиреневом закатном небе слева от нее чернел холм. Он был графичен, как пирамида. Сумрак скрывал на нем зелень деревьев и кустов, которые виделись днем. Сейчас же, без всяких лишних одежек, он был тем, чем был. Холмом в чистом виде.
– Какой красивый! – сказала она, как казалось ей, тихо.
– Это холм царя Соломона, – ответила ей с соседней лоджии женщина, которую она считала африканкой.
Африканка ответила ей по-русски?
– Да? – растерянно переспросила ее Мария.
– Да! – ответила шоколадная женщина и ушла в квартиру.
– А соседка, оказывается, говорит по-русски, – закричала она, возвращаясь к Жорику и его семье. – Она мне сейчас…
Семья вытаращила на нее глаза, а Жорик, с трудом скрывая раздражение, объяснил, что соседка – эфиопка, она не может говорить по-русски по очень простой причине: она не знает русского языка.
Но она мне сказала, что тот холм – холм царя Соломона, – растерялась Мария.
– Тетя Маша! – закричал Жорик. – Вы тут у нас перегрелись! Сообразите своим умом, неужели бы мы, евреи, не знали об этом и не сделали из этого холма игрушечку? Мы бы имели с этого дела бизнес, если бы эта куча чего-то стоила. Но это просто куча земли! Просто! Даже если она встала торчком по воле Божьей. Соломона тут и близко не стояло. Я вам тоже говорю по-русски.
