– Ты придешь в себя, Моксо. Завтра ты будешь полон сил. Не настолько, чтобы сбежать, но достаточно, чтобы рассказать нам все, – веки связанного дрогнули, показывая, что тот слышит речь.
Миссионер откинул капюшон. На тело повергнутого живого бога язычников глядели необычные темные глаза с крупными миндалевидными зрачками.
– А ты знаешь – мы умеем спрашивать…
Когда луна окончательно спряталась, уступив небосвод ярким тропическим звездам, холм у тела связанного туземного вождя дрогнул.
– Я пришел, мастер. Связанный пленник заворочался, открыл глаза.
– Ты опоздал.
– Всего лишь на пару часов.
– Ты опоздал на мою жизнь, друг. Невидимый голос закашлялся.
– Это плащ капилара. Он скроет тебя от чужих глаз… Ты выберешься, а я выскочу следом. Пленник покачал головой.
– Нет. Поздно… Я слишком слаб. Не то, что до леса, до соседнего шатра не дойду. А вдвоем мы будем слишком заметны. Да и плащ – последний. Он слишком ценен, чтобы рисковать ради того, кто уже переступил порог.
Длинная речь утомила связанного. Он захрипел, но сумел отдышаться и продолжил:
– Мне пропели песню мертвых. Я не проживу и двух суток. Прирученные думали, что я умираю. Все остатки сил этой оболочки они пустили на то, чтобы я смог протянуть еще пару дней.
– Но ты выглядишь отлично… Мы выходим тебя.
– Нет… Один ты вернешься, вдвоем мы умрем. Ночной визитер замолк. Пленник смотрел на звезды, потом повернулся к товарищу:
– Что ты слышал у шатра прирученных?
– Да я же сразу к те… Хрипение должно было изобразить смех.
– Этот холмик полз ко мне от их палатки почти час. Я думал, что ты никогда не доберешься. Голос дрогнул.
– Я… Они собираются вернуться за свежими силами. Привести еще тысячу воинов. И искать город, пока не найдут. Пленник сморщился от боли:
– Плохо. За неделю мы не сможем уйти далеко, даже если бросим здесь все, что имеем.
– Нас догонят?
– Нас уничтожат… Они молчали. Первым заговорил пленник.
– Придется выдумывать. А нынче это так не просто… – он наморщил лоб. – Слушай!
Моксо попробовал повернуться на бок, чтобы оказаться лицом к собеседнику, но лишь недовольно застонал.
– Когда я был молод и жил за бездной соленой воды в старой доброй Парванакре, то там местные смертные часто охотились. Охотились на диких прародителей наших, обезьян. Крестьяне ставили у края леса кувшин со вкусными бананами. Глупые обезьяны засовывали внутрь руку и, не желая отпускать добычу, становились рабами посуды. Понимаешь? Собеседник недовольно сопел. Суть рассказа от него пока ускользала.
