— еще не повод для ревности.
«Вот как, мой прыткий „погоняла“, — подумал я, — твое увлечение ма— ленькой Хлоей уже прошло! И неудивительно. Кто будет заглядываться на звезды, когда на небе светит полная луна? Хоть ты и грубый скот, однако не слепой. Я вижу, ты тоже не зеваешь и ждешь удобного случая прийти в гостиную».
Но — тсс…
Я снова прислушался. Сначала я остановился из деликатности, не желая внезапно появляться перед открытым окном, через которое было видно все, что делается в комнате. Я хотел дать знать о моем приближении каким-ни— будь шумом — покашливаньем или шарканьем ног. Но теперь мои намерения изменились. Я не мог удержаться и стал подслушивать.
Говорила Аврора.
Она, должно быть, стояла далеко от окна или говорила очень тихо, ибо я не мог разобрать ее слов. До меня доносился лишь ее серебристый голос. «Она, наверно, на другом конце комнаты», — подумал я.
Но вот она замолчала. Я ждал ответа на ее слова. Может быть, по отве— ту я пойму, о чем она говорила. Мужской голос будет, наверно, громче, и мне удастся…
Но — тсс…
Я услышал только голос, но не слова. Этот голос был мне слишком хоро— шо знаком! Узнав его, я вздрогнул, как от укуса змеи. То был голос Доми— ника Гайара!
Не могу вам описать, как потрясло меня это открытие. Я стоял, словно пораженный громом, не в силах двинуться и как бы потеряв сознание. Если бы даже Гайар говорил очень громко, я все равно не услышал бы его: изум— ление оглушило меня.
Негодование, которое поднялось во мне при мысли, что это говорит гру— биян Ларкин, было ничто по сравнению с тем чувством, какое охватило меня теперь. Пусть Ларкин молод и красив — правда, по описанию Сципиона этого нельзя было сказать, — но даже если это и так, я не боялся его соперни— чества. Я верил, что сердце Авроры принадлежит мне, и знал, что надс— мотрщик не имеет никакой власти над ней. Он распоряжался рабами, трудив— шимися в поле и на усадьбе, и был их полновластным хозяином. Но на Авро— ру его власть не распространялась. Не знаю почему, но с квартеронкой всегда обращались совсем иначе, чем с другими рабами на плантации. Не светлая кожа и не красота были причиной особого отношения к ней. Красо— та, правда, часто облегчает тяжелое положение невольницы, но в то же время готовит ей еще более жестокую участь. Однако доброе отношение к Авроре, насколько я мог судить, не имело с этим ничего общего. Ее забот— ливо воспитывали вместе с мадемуазель Эжени, и она получила такое же об— разование, как и ее молодая хозяйка, которая обращалась с ней скорее как с сестрой, чем как с невольницей. Никто не мог приказывать ей, кроме ее госпожи. «Погоняла» не имел с ней ничего общего, поэтому я не боялся, что он будет преследовать ее.
