«Магнолия» быстро догоняла нас. Ее нос уже поравнялся с рулевой руб— кой «Красавицы». На нашем судне волнение и шум все увеличивались. С на— гонявшего нас судна слышались насмешки пассажиров, и от этого страсти разгорались еще больше. Капитана заклинали принять вызов. Мужчины осаж— дали его; казалось, вот-вот начнется драка.
«Магнолия» продолжала идти вперед. Она шла уже с нами наравне, нос с носом. Прошла минута в глубоком молчании. Пассажиры и команды обоих су— дов следили за их движением, затаив дыхание. Еще минута — и «Магнолия» вырвалась вперед!
Громкий, торжествующий крик раздался с ее палубы, а затем на нас по— сыпались насмешки и оскорбления.
— Бросайте конец — мы возьмем вас на буксир!
— Где уж вашему ковчегу угнаться за нами!
— Да здравствует «Магнолия»! Прощай, «Красавица»! Прощай, старая раз— валина! — вопили пассажиры «Магнолии» среди взрывов оглушительного сме— ха.
Я не могу передать вам, какое унижение испытывали все, кто был на борту «Красавицы». Не только команда, но и пассажиры, все как один, пе— реживали это чувство. Я и сам испытывал его гораздо сильнее, чем мог се— бе представить.
Никому не нравится быть в лагере побежденных, хотя бы он и оказался там случайно: кроме того, всякий невольно поддается общему порыву. Наст— роение окружающих — быть может, в силу какого-то физического закона, ко— торому вы не можете противиться, — сразу передается и вам. Даже когда вы знаете, что ликование нелепо и бессмысленно, вас пронизывает какой-то ток, и вы невольно примыкаете к восторженной толпе.
Я помню, как однажды, охваченный таким порывом, присоединил свой го— лос к крикам толпы, во всю глотку приветствовавшей королевский кортеж. Прошла минута, возбуждение мое остыло, и я устыдился своей слабости и податливости.
И команда и пассажиры, видимо, считали, что капитан, при всем своем благоразумии, сделал большой промах. Кругом стоял ужасный шум, и крики: «Позор!» — неслись по всему судну.
Бедный капитан! Все это время я не сводил с него глаз. Мне было его очень жалко. Я был, вероятно, единственным пассажиром, кроме прелестной креолки, знавшим его тайну, и я не мог не восхищаться, с какой рыцарской стойкостью он держит свое слово.
Я видел, как пылали его щеки и гневно сверкали глаза. Если бы его попросили дать это обещание сейчас, он, надо думать, не согласился бы даже за все перевозки по Миссисипи.
В эту минуту, стараясь укрыться от осаждавших его пассажиров, он проскользнул на корму через дамский салон. Но и тут его сейчас же заме— тили и атаковали представительницы прекрасного пола, не уступавшие в настойчивости мужчинам. Некоторые насмешливо кричали, что никогда больше не сядут на его пароход, другие обвиняли его в неучтивости. Подобные об— винения могли хоть кого вывести из себя.
