Для таких больных Элизабет была способна на все: она их умывала, кормила с ложечки, как маленьких детей, пыталась заставить их произнести несколько слов молитвы, рассказывала им сказки, читала газеты, стараясь их развлечь, выслушивала их жалобы и сетования. Нужно было, чтобы ни один из этих несчастных не чувствовал себя покинутым… Разве не сестра милосердия, похожая на Элизабет, увиденная Чарльзом Диккенсом на войне в 1846 году, вдохновила его на такие строки: «От этой женщины веет таким спокойствием и святостью, что, увидя ее, я почувствовал себя в присутствии высшего существа, а ее слова так проникали в мое сердце, что глаза мои наполнились слезами».
Среди «постоянных» больничного отделения было несколько таких, кто полностью потерял рассудок и не мог больше говорить. С ними Элизабет была еще терпеливее. Ее ясные глаза, точно такие же, как и у Аньес, смотрели с любовью на эту молчаливую скорбь, ловя малейший признак того, что несчастный готов покориться своей судьбе при условии, что лицо сестрички будет склоняться над ним.
Покончив с этими длительными и трудными заботами, Элизабет шла заниматься теми стариками, которых она называла «мои несносные», находя в этом утешение. Почему она называла их «несносными»? Потому, что эти обитатели приюта составляли деятельное, динамичное, ворчливое и немного беспокойное ядро монастыря.
В остальном у «несносных» были самые добрые сердца, всегда готовые оказать услугу, особенно Элизабет, которая была для них маленькой феей.
Это были люди самых различных профессий. Тот, которого звали Ипполит Дюко, носил кличку Кавалерист. Когда-то он работал сапожником в кавалерийской школе города Сомюр, по которой теперь очень скучал. Для Ипполита Дюко французская кавалерия перестала существовать с тех пор, как ее преобразовали в моторизованные части. Он не переставал повторять:
– Как можно испытывать радость, когда шьешь сапоги, если люди больше не знают, что такое лошадь? – Кавалерист был отчаянно влюблен в свою профессию, почти исчезавшую.
Элизабет тем не менее смогла использовать его навыки, сделав из него мастера по починке многочисленных башмаков для жильцов приюта. Случалось, она давала ему особую работу, состоящую в том, что нужно было сшить обувь для больных с деформированными и искалеченными ногами. Старому Ипполиту это льстило, он больше не чувствовал себя бесполезным. Наградой за эту работу были пачки крепкого табака для его трубки, которую он постоянно держал во рту.
