– Вам нравится?
– Очень… Мне нравится и сделанный Вами только что благородный поступок…
– В нашей жизни, столь стремительной, – продолжал он, – не так уж много людей, готовых потратить свое время, чтобы вот так взять и остановить свою машину! Ну а теперь, когда мы знаем имена друг друга, я могу надеяться снова увидеть Вас?
– Где же?
Эта просьба, эта ситуация были так хорошо знакомы ей, но она не нашлась, что ответить.
Но, несмотря на беспорядочность мыслей, она сразу же поняла, наверное, благодаря тому, что в эту самую минуту ее сестра молилась за нее на своей больничной койке, что единственным средством освободиться от проклятой любви было пережить новую любовь, любовь настоящую, всеочищающую…
Состояние здоровья сестры Элизабет начало улучшаться. Она могла уже подниматься, но ей еще не разрешали покидать больничное отделение. Почувствовав себя лучше, она стала беспокоиться о своих обязанностях, которые оставила без внимания из-за своей болезни – о сестрах, иногда наносивших ей короткие визиты, так как у них было много работы, и, кроме того, им нужно было заменять больную, и особенно о своих стариках, от которых ей передавали пожелания выздоровления.
С утра до вечера она находилась в состоянии почти полной бездеятельности, хотя она и вызвалась чинить белье – одно из привычных ей занятий.
Обычно ее дни были очень загружены: после раннего подъема и молитвы, предназначенной лишь для монашек, она должна была, как и все ее подруги, быть готовой посвятить последующие двенадцать часов уходу за стариками.
В приюте у каждой из сестер были определенные обязанности. Элизабет занималась в основном «постоянными» и «несносными» стариками, которые достаточно бодро переносили тяжесть своих лет. Как они чувствуют себя сейчас, когда ее нет рядом с ними?
Все «постоянные» и «несносные» Элизабет были мужчинами. С момента ее поступления в приют ей не приходилось ухаживать за женщинами, но это ее не расстраивало.
– Я предпочитаю, – говорила она, – заниматься сотней стариков, чем десятью старухами.
Не было ни одной сестрицы, которая бы думала по-другому, но милосердие запрещало им оказывать кому-либо предпочтение. Для стариков сестра Элизабет была последней девушкой их жизни: этот белый головной убор, это черное платье, кожаный пояс которого напоминал пояс братьев Ордена Святого Жана, а широкая накидка воскрешала в памяти монашек из Канкаля, – все это для мужчин, вынужденных жить вместе, составляло тем не менее неоценимое женское присутствие, одновременно материнское, так как она оказывала им поддержку, и дочернее, из-за ее юного возраста.
